История Советского Союза. 1917-1991 - [42]

Все это правительство и сделало на протяжении 1921 г., оставив тяжелую промышленность, банки и внешнюю торговлю в руках государства. Эти меры получили наименование “Новой экономической политики” (НЭП). В результате городские рынки сразу наполнились. Андрей Платонов так описывает впечатления своего героя, вернувшегося в родной город в 1921 г.: “Сначала он подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, где без очереди и без карточек продавали серые булки… Дванов решил, что это нарочно, и зашел в лавку. Там он увидел нормальное оборудование торговли, виденное лишь в ранней юности и давно забытое: прилавки под стеклом, стенные полки, усовершенствованные весы вместо безмена, вежливых приказчиков вместо агентов продбаз и завхозов, живую толпу покупателей и испускающие запах сытости запасы продуктов”.

Несмотря на то, что частная торговля восстановилась на удивление быстро, в целом экономика все еще пребывала в глубоком кризисе. За годы войны, принудительной мобилизации и продовольственных конфискаций сельское хозяйство пришло в упадок, причем более всего в самых плодородных областях. В результате начался страшный голод. В самый его разгар, в 1920–21 гг., началась засуха в Поволжье. Не имея никаких запасов продовольствия, крестьяне собрали ничтожный урожай. Первый и единственный раз коммунисты допустили прямую иностранную помощь населению. Был создан международный комитет, куда вошли и видные русские деятели некоммунистической ориентации (как только угроза исчезла, все они были арестованы). Но несмотря на все усилия, от голода погибло около 5 миллионов человек.

Промышленность также находилась в отчаянном положении. Во всех основных отраслях производства валовый продукт 1921 г. составил пятую или еще меньшую часть от уровня 1913 г. Производство железа и стали не достигало и пяти процентов от уровня последнего предвоенного года. Численность же рабочих составляла 40 процентов от количества занятых в 1913 г., и в этом заключалась одна из самых серьезных проблем новой эпохи. Армия этих неполнозанятых рабочих должна была в ближайшее время пополниться новыми безработными, пришедшими из деревни в город, где была хоть какая-то надежда найти работу, и демобилизованными солдатами Красной Армии. Они должны были выйти на рынок труда именно в тот момент, когда промышленным предприятиям нужно было приспосабливаться к новым условиям. Не имело значения, были ли они государственными или частными: с этого момента не могло быть никакого прямого государственного субсидирования. Это означало, что расходы на горючее, сырье, зарплату и др. отныне должны были отчисляться из доходов предприятий. Фирмам следовало привести в порядок свои счета, в противном случае им грозило разорение. Такова была реальность, которую нужно было осознать рабочим, партии и профсоюзам.

Таким образом, восстановление промышленности началось на весьма шаткой основе. Прежде всего оно вело к дисбалансу в торговле с сельскохозяйственным сектором. Несмотря на голод, вспахать и засеять возделываемые поля можно было гораздо быстрее, чем переоборудовать разрушенные и пришедшие в упадок заводы. К лету 1928 г. нехватка промышленных товаров по сравнению с сельскохозяйственными достигла такого уровня, что соотношение цен на промышленные и сельскохозяйственные товары выросло в три раза в пользу первых по сравнению с 1913 г. На практике это означало, что дохода крестьян от продажи своей продукции не хватало для приобретения необходимых промышленных товаров. Существовала опасность, что, наученные горьким опытом, они станут сокращать посевы, как уже делали это во время гражданской войны, и тогда нехватка продовольствия стала бы вполне реальной угрозой. Промышленные товары тоже не продавались — по причине взаимной невыгодности торговли. Хоть этот факт и не был быстро осознан, “кризис ножниц” (такое название он получил из-за расхождения кривых роста цен на сельскохозяйственные и промышленные товары) начал серьезно угрожать НЭПу. Вызванные кризисом споры стали первой стадией продолжительных дебатов по стратегии экономического развития в советском правительстве.

Другим результатом столь необычного восстановления промышленности стало то, что рабочие, которые теоретически пользовались всеми благами нового общества, на деле с трудом могли понять свое место в нем. Безработица давала основания для уверенности, что их заработная плата будет оставаться низкой: в 1925 г. Сокольников, народный комиссар финансов, отметил, что оплата труда шахтеров, металлургов и машинистов паровозов была все еще ниже, чем в 1914 г. Это, в свою очередь, означало, что жилищные условия и питание рабочих часто были недостаточными. Так, например, комитет Смоленского цементного завода докладывал в 1929 г., что ежедневно он получает множество жалоб на жилищные условия; семьи рабочих, состоящие из шести-семи человек, ютятся в одной комнате… В комитете скопилось около пятисот заявлений от рабочих, у которых вообще не было жилья. Снабжение продовольствием, хоть и улучшившееся после 1922 г., было все же нерегулярным, что приводило к колебаниям цен: в Смоленске между концом 1926-го и началом 1929 г. пшеничная мука подорожала в два, а ржаная — в три раза. Документы сохранили свидетельства, что потребительские кооперативы (созданные советами, чтобы смягчить для трудящихся наихудшие последствия скачков цен) недостаточно снабжали продовольствием, вследствие чего ведущее место на рынке фактически заняли частные торговцы. Вполне понятно, что рабочие в результате были обижены на крестьян, предлагающих им продукты по столь высоким ценам, и на специалистов и чиновников, которые могли такие деньги платить. Как такое стало возможно в обществе, которому приписывалось “движение к социализму” под руководством “диктатуры пролетариата”?