История Смотрителя Маяка и одного мира - [226]

— А вы… — продолжал Ум-Тенебри, слыша уже только гул своей крови в ушах, махнув в сторону замершего Инаниса, — просветитель… помогайте ему… если вы все в него поверите, то будет лучше… я слышал всё… всё, что вы говорили для меня… я всё слышал… и ваши слова были… моей… жизнью…

Глаза Астиана закрылись, а улыбка стала ещё более умиротворённой.

Тео плакал и не мог остановиться. Потому что теперь за границей комнаты с мёртвым Защитником его ждала только пустота. И где-то там, чуть дальше — Зримая Темнота. Он чувствовал её размеренное сонное дыхание.

Речь так и не вернулась к Айл-просветителю Люмару. Но однажды, после очередного вечера, который Инанис неизменно проводил в комнате главы Школы за чтением вслух его любимых книг, просветитель Сервил постучался в комнату бывшего слушателя Тео и с болезненной улыбкой протянул ему листок бумаги. На нём нетвёрдым старческим почерком было накарябано: «Он всё-таки привёл Его к нам».

10.2.2 Sic semper tyrannis 61

Унимо снова стоял перед этой дверью, и ему казалось, что прошло по меньшей мере несколько лет с тех пор, как он впервые появился здесь. «Булочная Хирунди» — написано было нарочито неброско, потому что те, кто хоть раз побывал у Тэлли, не нуждались в дополнительных призывах. Дверь из старого дуба с кружевными узорами столетий, деликатно тронутые ржавчиной петли… Нимо разглядывал дверь, потому что его спутник, который стоял впереди, медлил, что казалось невероятным.

Форин — а это был именно он — словно не решался поднять руку и постучать. Унимо даже приготовил насмешливый комментарий, но удержался из благоговения, как будто скромная булочная Тэлли была святыней.

Трикс, дрожащий то ли от страха, то ли от волнения, держался поодаль от Смотрителя и его ученика, как прибившийся бродячий пёс, который не знает, приютят ли его те, за кем он увязался, или захлопнут дверь прямо перед носом.

Они снова были вместе, как на Маяке, и Унимо невольно почувствовал, что оказался дома. Нет, это ощущение вовсе не было приятным, уютным или чем-то вроде — скорее, даже в этот весенний вечер, становилось ощутимо холоднее, как будто от морских брызг, которым здесь, конечно, неоткуда было взяться. Но дом — это не всегда там, где тебе хорошо.

Собственно, из отцовского дома Форин и вывел его через какой-то невыносимо длинный лабиринт — так они снова оказались вместе.

Тогда Унимо сидел в тишине особняка Ум-Тенебри и слушал часы, бьющие оглушительно. Все предметы вдруг стали больше, и каждый норовил утащить Унимо с собой, прошептать какое-то воспоминание, отвести в прошлое, закружить, как ребёнка на карусели. Нимо сидел безголосый и почти бездыханный — сам почти обратился в вещь. И это состояние, это повторное обретение немоты, было притягательно тем, что всё уже существовало вокруг. Что всего было слишком много.

Когда стихли даже часы, Унимо где-то далеко на краю слуха уловил звук капель. Как будто дождь и протекла крыша. Капли стекали по стенам, медленно заполняя пространство своим победным «кап… кап-кап…».

Вот тогда явился он — его шаги по деревянной лестнице на второй этаж были слышны, как раскаты грома, так что Унимо раздражённо поморщился. А потом он ещё, проходя в комнату, задел мамину любимую вазу из лазурной майолики — и она разлетелась по полу сотней морских камешков.

— Ты что, собрался здесь остаться? — не замечая своей неловкости, недовольно спросил Форин, оказавшись перед неподвижно сидящем на кровати Ум-Тенебри.

Унимо непонимающе взглянул на своего учителя, а потом сказал:

— Вы разбили мамину любимую вазу. Я вам этого никогда не прощу.

«Отлично», — пробормотал Смотритель и, заметив, что все окна в комнате завешены, создавая этот питательный для воображения полумрак, он принялся отодвигать тяжёлые шторы, но из первого же оконного прямоугольника на него глянула Зримая Тьма, и Форин поспешил вернуть занавеску на место.

Отдышавшись, он подошёл к Унимо и, наклонившись, чтобы оказаться на уровне серых в чёрную крапинку глаз, сказал:

— Что бы ты там ни думал, я вытащу тебя из этой могилы. А дальше уже разбирайся сам.

И капризное детское «нет!» Нимо потонуло в мягких земляных стенах лабиринта, куда они оба провалились…

Конечно, теперь Унимо был благодарен Форину за спасение. Он зажмуривал глаза и качал головой, когда представлял, что не смог бы выбраться. Но отец верил в него, иначе не стал бы оставлять один на один с особняком. Отец не стал бы…

От раздумий Ум-Тенебри отвлёк звук стука в дверь — в ту самую, дубовую, с надписью «Булочная Хирунди». И Унимо почувствовал звонкую и чистую радость от осознания того, что вот сейчас, через мгновение или два, он увидит Тэлли.

Хозяйка дома не стала спрашивать «кто?» или смотреть в небольшое окошко, которое специально для таких целей располагалось слева от двери, — наверное, она знала, кого увидит. То есть наверняка, ведь это было реальнейшее.

Но всё равно она выглядела удивлённой и такой, намного младше, что ли. Унимо сначала даже не узнал свою подругу. Впрочем, она, кажется, даже не заметила, что за порогом есть кто-то ещё. Долгую-долгую секунду они смотрели друг на друга. Унимо не видел лица Форина, только его отражение, как в зеркале, в лице Тэлифо.