История Сицилии - [129]

Мафия могущественна – пожалуй, она куда могущественнее, чем кажется людям. Обнаружить ее и наказать очень часто невозможно, поскольку нет никаких доказательств преступлений и некого обвинить… Мы никогда не наберем достаточно доказательств для подготовки судебного процесса и его успешного завершения.

Только те, кто располагает покровительством мафии, могут свободно передвигаться по сельской местности… Отсутствие безопасности породило следующую ситуацию: те, кто желает поселиться на природе и жить в глуши, вынуждены становиться разбойниками. Иного выхода нет. Чтобы защитить себя и свое имущество, вы должны полагаться на защиту преступников и тем самым связать себя с ними.

Уччардоне – тюрьма в Палермо – выступает своего рода правительством. Именно оттуда исходят распоряжения и устанавливаются правила. В Уччардоне знают обо всем, и это побуждает заключить, что в мафии есть официально признанные главари. В сельской местности в окрестностях Палермо преступные шайки распространены очень широко, и у каждой свой вожак; но зачастую они действуют согласованно и получают приказы из Уччардоне[186].

Cosa nostra, другими словами, пришла, чтобы остаться.

Пожалуй, наиболее масштабным и разрушительным по своим последствиям законом, принятым правительством Италии в конце девятнадцатого столетия, был тот, который вошел в историю как закон о роспуске монастырей. Сама процедура значительно уступала в полноте и тщательности той, каковая проводилась в Англии около трехсот пятидесяти лет назад; но чем ближе надвигался рубеж столетий, там сильнее становились антиклерикальные настроения. В Германии при Бисмарке, во Франции при Гамбетте – да и в Пьемонте при Кавуре – церковь находилась под непрестанным давлением. Сицилия виделась довольно крепким орешком: во‑первых, просто потому, что это была Сицилия; во‑вторых, потому, что в местности, настолько пронизанной суевериями, духовенство обычно почитают больше. Минимум десять процентов населения острова были активными прихожанами, а количество соборов, церквей и монастырей намного превосходило потребности этой доли населения. В Каккамо, например, имелись: собор, двадцать девять церквей и девять монастырей – при численности мирского населения 6000 человек.

Гарибальди давно предлагал перераспределить большую часть территорий церкви между неимущими крестьянами, тем самым создав новый класс малых землевладельцев, у которых появится, на что жить; однако эту замечательную идею (как вряд ли стоит уточнять) отвергли. Вместо того было решено продавать землю с аукциона, причем более крупными наделами, чем виделось Гарибальди, и по максимально высокой цене. Разумеется, в процесс вмешалась мафия; аукционистов запугивали и / или подкупали, группы состоятельных покупателей формировали «ассоциации», чтобы понизить цену и избавиться от ненужной конкуренции; правительство потеряло до девяноста процентов от стоимости земли, а богачи в итоге стали намного богаче. Монахи и монахини, с другой стороны, вместе со множеством священников, лишились крова; около 15 000 мирян, трудившихся на монастыри, остались без работы; бесчисленные благотворительные школы, больницы, детские дома и суповые, которые делали жизнь сносной для городской бедноты, были вынуждены закрыть свои двери. Окончательный результат был таков: правительство получило то, на что никак не рассчитывало и что вряд ли могло себе позволить – непримиримую вражду с церковью, которая со временем все чаще и чаще обращалась за поддержкой к мафии.

У правительства имелись и другие враги: те, кто грезил возвращением Бурбонов, и те, кто жаждал автономии острова в составе королевства Италия или даже независимости (для значительной группы сицилийских националистов Италия была «заграницей», и они даже отказывались говорить по-итальянски). Представлялось почти невозможным отыскать людей, которые выступали за союз с королевством. Турин настолько не любили, настолько игнорировали и столь часто ослушивались, что, по словам очевидца восстания, любая иностранная держава, попытавшаяся отобрать Сицилию у Италии, получила бы на острове такой же восторженный прием, какой устроили Гарибальди, освободителю от ига Бурбонов[187].

Через десять лет после восстания в Палермо появился отчет о ситуации в Сицилии, составленный двумя тосканскими баронами, Леопольдо Франкетти и наполовину валлийцем Сиднеем Соннино. Это, безусловно, наиболее толковый и подробный среди всех отчетов об острове в годы после вхождения в состав итальянского государства; выводы баронов были далеко не радужными. Коррупция проявляла себя повсюду, в каждой ратуше, в каждом кабинете чиновника. Те налоги, которые не оседали в чьих-либо карманах, расходовались в основном на взятки, а остатки, как правило, шли на строительство общественных зданий, преимущественно театров. (В Палермо построили несколько крупнейших театров Европы, прежде чем взялись за строительство больницы.) Что же касается «Почтенного общества» – как любили называть себя мафиози, – оно просто заполнило собой разрыв между идеалом и возможностями правительства. Преступление являлось инструментом, посредством которого мафия достигала своих целей, то есть добивалась уважения, власти и денег. При этом преступление не считалось зазорным: многие преступники, даже убийцы, пользовались покровительством высшего света Палермо. Если бы землевладельцы западной Сицилии того действительно захотели, с разбоем можно было покончить быстро; к сожалению, «нет ни одного собственника, живущего в своем имении, который не был бы прямо связан с разбойниками». Как следствие, мелкие преступники зачастую действуют под защитой могущественных баронов, которые фактически предоставляют им иммунитет против ареста и суда.