История Сепфоры, жены Моисея - [39]

— Это твои губы говорят со мной. Это их я хочу услышать. Их молчание не дает мне спать.

Пальцы Моисея скользнули с губ на плечи, остановились на впадине горла. Сепфора схватила его за руку, словно желая оттолкнуть ее, но в ответ почувствовала дуновение его поцелуя.

Тесно прижавшись друг к другу, они не заметили, как очутились в шатре, не подчиняясь ничему, кроме жгучего всепоглощающего желания.

Утром Сефоба догадалась о пережитой ими ночи любви и упрекнула ее, на что Сепфора смеясь ответила, что, может быть, эта ночь успокоила Хореба. Когда Моисей на рассвете проснулся в своем шатре один, он выбежал из него, выкрикивая имя Сепфоры. Перепуганные птицы, гнездившиеся в ветвях смоковницы, разлетелись в прозрачном голубом небе. Тоненькие струйки дыма еще плясали над вершиной горы, но Хореб стих. Уже давно страна Мадиан не казалась такой безмятежной.

Еще до наступления вечера Моисей предстал перед Иофаром, чтобы задать тот же вопрос, который он задал Обабу в день пепла:

— Почему вы приносите жертвы Хоребу, а не Богу Авраама, если вы его сыновья?

Иофару понравился вопрос, и он долго думал, прежде чем ответил вопросом на вопрос:

— Знаешь ли ты, кто был богом Авраама и Ноя?

— Нет. Я только слышал, как иудеи в Египте стенали и жаловались, что Он их покинул.

Иофар вздохнул:

— Он покинул нас, потому что мы более не заслуживали Его доверия. Еще очень давно Он предложил Аврааму Завет. Он сказал: «Ступай, Я произведу от тебя великий народ, Я поставлю Мой Завет с тобой и с твоими потомками»… Авраам склонился пред Ним и стал отцом множества народов. Это было время, когда на всех четырех сторонах горизонта, мужчины и женщины были под защитой Бога Авраама, которого они называли Предвечным. Но поколение за поколением люди вновь мельчали, насаждая ненависть и зло среди всех народов, сыновей и братьев. В ответ на Его Завет они дали Богу Авраама один песок. И тогда Предвечный удалился в гневе. Это все, что нам осталось от Него: Его гнев рокочет над нами, и мы зовем его Хореб.

Иофар умолк. Он закрыл глаза, поднял руки ладонями вверх и ударил их друг о друга, подтверждая сказанное.

— Такова правда, мой мальчик. От великого Завета между нашими предками и Предвечным, который вывел их из небытия, нам остались только тень и гнев. С каждым новым днем мы распаляем гнев Хореба своими прегрешениями. Он требует от нас справедливости и честности. Он смотрит на нас, и терпение Его истощается. Увы, Он знает наше прошлое и наше будущее. Он видит, что мы идем во тьму. Он гневается, Он гневается! Он гремит раскатами грома, чтобы вывести нас из оцепенения. Он ждет от нас немного мужества и достоинства, а мы только еще больше боимся Его.

Лицо Иофара оживилось. Моисей с трепетом слушал его. Слова Сепфоры эхом отзывались в словах мудреца Мадиана. Моисей не сомневался в том, что дочь и отец думают одинаково.

***

В конце весны Сепфора объявила, что скоро у нее родится ребенок. Только Иофар не проявил никакого смущения. Сефобе, Обабу и всем тем, кто торопил ее принять Моисея в мужья, чтобы не разрешаться от бремени в одиночестве, Сепфора отвечала:

— В одиночестве? Моя мать, положив меня в лодку, которая доставила нас в Мадиан, была более одинокой, чем я сейчас. А вы здесь, со мной. И мой отец Иофар со мной.

Отвечая на их повторяющиеся укоры, она говорила:

— Моисея ожидает великое предназначение. Кто знает, сможет ли он исполнить его? Оно велико и трудно. Но мое обещание остается в силе: я стану его женой в тот день, когда он встанет на дорогу, ведущую в Египет.

Видя их гримасы и слыша, как они шепотом говорили, что у Моисея не достанет отваги, она твердо говорила:

— Не считайте его трусом! Если он отказывается вернуться в Египет, то только потому, что он еще не знает, кто он. Может быть, он поймет это, когда увидит своего сына?

Моисей же пребывал в ярости. Несмотря на желание, которое жгло все его тело, он не смел приблизиться к Сепфоре, не желая слушать ее упреков. Ему передавали, что она чувствует себя хорошо и что живот ее округлился. Но когда до него доходили ее слова о его предназначении, Моисей впадал в ярость. И тогда он на несколько дней уходил со стадом на пастбища. Но он скучал по Сепфоре и бродил вокруг двора Иофара в надежде увидеть ее, возвращаясь в свою палатку с новым образом своей любимой — с округлившимся животом, но все такой же прямой и высокой. Ночами он вспоминал ее увиденное тайком лицо, ее кожу, которой солнечные блики придавали красноватый оттенок, ее миндалевидные глаза, изящество ее тонких ноздрей. Сжав кулаки, он рычал, словно дикий зверь, заключенный в клетку, от отчаянного желания дотронуться до ее потяжелевших грудей и округлившихся бедер.

На вопросы Обаба и Сишеведа, часто приходивших к нему, чтобы разделить с ним трапезу, он отвечал:

— Я стал настоящим пастухом. Что в этом плохого? Разве женщины Мадиана презирают пастухов? Что еще может желать женщина для своего ребенка, если у нее есть хороший пастух, который заботится о ней?

Они смеялись, шутили о том, чего хотят и чего не хотят женщины, матери и жены. Сишевед посмеивался над капризами Сефобы, которая без конца будила его посреди ночи, чтобы он еще раз доказал ей свою любовь. После этих минут веселья Моисей становился серьезным и мрачно говорил: