История Сепфоры, жены Моисея - [31]

— Да и как могло быть иначе? Тутмес был красивым, сильным, его любили жрецы и страшились солдаты. Мы были одного возраста, мы всему учились вместе. Мы играли в одни игры, у нас были одни учителя. Мы вместе сражались и вместе возносили молитвы Амону. И вдруг мы оба оказались в спальне моей матери, я был ее сыном, он стал ее супругом! И не было никаких сомнений в том, что из нас двоих она любила только одного! В коридорах дворца не переставали носиться слухи и возникать подозрения! Тутмеса убедили в том, что он никогда не станет Божественным Сыном и Защитником Маат и что моя мать плела интриги для того, чтобы я оказался избранником Амона. Конечно, он поверил всему. Да и кто бы не поверил?

Вспомнили о бессилии Тутмеса Второго, появились сомнения в том, что он мог быть отцом Моисея. Начались дознания, допросы, служанок Хатшепсут подвергали избиениям и пыткам в надежде вырвать у них имена мужчин, которые могли делить с ней ложе. Но не найдя у нее ни одного любовника, они раскрыли более страшную тайну.

И вот однажды Тутмес вызвал Моисея в большой зал своего дворца, тот самый, где они не раз восхищались танцовщицами и искусными магами. В этот памятный день в зале с высокими колоннами стояло только одно кресло, кресло Тутмеса. За каждой дверью стояли вооруженные стражи. На лбу молодого супруга Хатшепсут сверкала золотая змея Ка, знак царского отличия. В глазах его плясали огоньки радости и злобы.

Моисей выдержал его взгляд. Высоким голосом Тутмес приказал:

— Не приближайся ко мне, Моисей! Отныне я знаю, кто ты есть.

— Ты знаешь, кто я? Что ты хочешь сказать, брат мой? — искренне удивился Моисей.

— Я тебе не брат! — выкрикнул Тутмес. — Не смей произносить этого слова! Никогда!

— Тутмес, что означает твой гнев?

— Молчи и слушай. Жрецы обратились к Хемет, Хуму и Тоту. Они допросили служанок твоей матери… — тут он расхохотался желчным смехом и словно сплюнул: — Твоей матери Хатшепсут, моей преданной супруги, Божественной Дочери Амона, царицы Верхнего и Нижнего Египта! И вот их ответ: ты есть ничто, Моисей!

Моисей понял, что заговорщики наконец нашли орудие мести. Тутмес торжествовал. Моисей терпеливо ждал, пока тот успокоится и сдержанно сказал:

— Я никогда не претендовал на твое место, Тутмес.

— Молчи, молчи! Не смей возражать мне, мразь!

Щеки Тутмеса побагровели, фаланги пальцев побелели — так сильно вцепился он в ручки кресла.

— Раб! Раб и сын рабыни! Иудей, скверна в моем дворце! Вот что ты, Моисей! Это не Хатшепсут дала тебе жизнь. Ты плод обмана и лжи! Ты иудейский первенец, и ты не имеешь права на жизнь!

Потрясенный Моисей попытался задать вопрос, но Тутмес, продолжая изрыгать все новые ругательства, вызвал стражу, и в тот же день Моисей был брошен в яму для пленников.

— Несколько дней спустя меня вывели из ямы и отправили на юг, на строительство у Великой Реки Итеру, — сказал Моисей и осторожно взял из рук Сепфоры сухие ветки, чтобы подбросить их в затухающий очаг. — Я работал вместе с рабами среди моего народа, даже не зная его языка! Потом я убил архитектора Мем Пта и бежал, даже не увидев напоследок лица моей матери Хатшепсут. Я ничего не знал о ее судьбе, пока аккадийский торговец не пересек путь нашего каравана и не рассказал мне; «В стране Реки Итеру, Фараон опять стал мужчиной! Имя Тутмеса Третьего объявлено божественным! Имя Хатшепсут проклято, и его запрещено произносить. Фараон повелел разбить все камни, где было написано ее имя, разрушить ее статуи и храмы. Хатшепсут умерла, и ее останки даже не были положены в лодку, которая отвезла бы ее к Амону.»

Сепфора содрогнулась. Голос Моисея угас вместе с последними словами, и потрясенная Сепфора услышала вырвавшееся у него рыдание. Моисей встал, лицо его было скрыто тенью. Он повернулся, лихорадочно приблизился почти к краю обрыва и, подставив лицо ночи и ветру, выкрикнул:

— Я рос и был любим, ничего не зная о рабах, которые строили дворцы, в которых я жил. Я верил, что я был человеком, которым я не был. Я ничто! Тутмес прав. Но мой народ… О, мой народ! Как они могут мириться с такой жизнью? Как они могут терпеть такие страдания?

Сепфора встала, покрывало упало с ее плеч, но она не ощущала холода. Моисей повернулся к ней лицом. Пламя отражалось в его слезах, глаза расширились от неистового гнева. Он поднял руки, чтобы продолжить свой плач, и в эту минуту воздух содрогнулся от грома. Длинный глухой звук прокатился по небу, поднимаясь из глубины пещеры и моря. Беспощадный, могучий и ужасающий звук. Затем все стихло.

— Хореб! — прошептала Сепфора сдавленным голосом.

И тут звук снова возник, поднимаясь, как стон, из самой глубины скал, и горы отвечали ему эхом.

— Что это? — беззвучно спросил Моисей.

— Хореб, — повторила Сепфора успокаивающе. — Это говорит Хореб. Хореб гневается.

С искаженным лицом Моисей вгляделся во тьму, потом опять повернулся к Сепфоре, которая стояла, скрестив руки на груди, открыв ладони и закрыв глаза. Они молчали, прислушиваясь, но слышали только рев ветра и шум прибоя. Хореб молчал.

Сепфора расслабилась.

— Сегодня гнев его был короток. Может быть, он слышал тебя и ответил тебе? Может быть, твой гнев был его гневом?