История русской идеи - [19]
Между тем, в Пскове объявился ещё один Лжедмитрий (то ли Сидорка, то ли Матюшка Верёвкин), которому якобы под давлением Ивана Заруцкого присягнули подмосковные таборы. Когда, по велению Трубецкого, Сидорку схватили и посадили на цепь, Заруцкий, уже начавший тайные переговоры с поляками, бежал с Мариной Мнишек. Осенью 1612 отряды второго ополчения подошли к Москве, где ещё стояли казаки Трубецкого. Действуя где-то порознь, а где-то совместно, казаки и ополченцы взяли приступом Китай-город, и интервенты капитулировали.
К сожалению, День народного единства, возведённый в ранг праздника в 2005 году, – это скорее политический ход по нивелированию памятной даты 7 ноября 1917, чем реальная историческая веха. После капитуляции военного гарнизона в Кремле 4 ноября 1612 (по теперешнему стилю) ещё никакого «народного единства» в России не было!
Избрание царя 7 февраля 1613 года земским собором кое-как примирило сословия и просияло светлым лучиком общественного сознания. Ирония судьбы заключалась в том, что царя избрали из тех самых Романовых, которые были одними из главных возбудителей Смуты. Впрочем, какая ирония? Они занимали крепкие политические позиции и ловко воспользовались победой. Осенью 1614 года в Москве на Лобной площади состоялась показательная казнь «изменников родины», среди которых почему-то не оказалось бояр, но зато оказался безродный казначей Фёдор Андронов, якобы растранжиривший государственную казну, Иван Заруцкий, якобы «искавший царства» для сына Марии Мнишек, и сам её малолетний сын, «нажитый» то ли с Иваном Заруцким, то ли с Лжедмитрием II. Это невинное дитя, казнённое в возрасте четырёх лет, навсегда запечатлелось в истории проклятым «воронёнком».
И ещё один шрам истории! На Красной площади сегодня высится памятник, на гранитном постаменте которого золотыми буквами написано: «Гражданину Минину и князю Пожарскому, благодарная Россия». А вот князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, глава «Совета всей земли», человек, которому при жизни был присвоен титул «Спасителя Отечества», такой чести не удостоен. В этом забвении памяти странным образом оказались союзниками и все Романовы, и все чиновники из ЦК КПСС. Может быть, нынешнему поколению выпала роль восстановить историческую справедливость?
Разорение, которому подверглась страна, делало задачу новой власти чрезвычайно трудной. Ещё долго волновалось на Руси всё, что было раздражено тяготой московского строя.
Одним из первых совместных действий молодого царя из новой династии и земского собора была рассылка грамот к торговым людям о взятии денежных доходов за прошлые годы с просьбой «помочь, не огорчаясь», ратным людям займом денег и хлеба, рыбы, соли, сукон и всяких товаров. С другой стороны, народное представление о царе-блюстителе высшей справедливости заставляло население тянуться со своими нуждами к престолу, прося защиты от всяких обид. Монархию питали народные корни, и с большими муками гибельные проявления смуты были побеждены.
При царе Михаиле Фёдоровиче в Москве впервые появилась Немецкая слобода. В начале 1654 года гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий согласовал с российскими боярами «проект» своего перехода «под высокую царскую руку». Состоялась Переяславская Рада. Левобережная Малая Русь в составе Киевской, Черниговской, Полтавской и большей части Волынской и Подольской областей присоединились к Московскому государству. Через год русские войска взяли Минск, Ковно и Вильно. Ещё ранее были отвоёваны Смоленск, Могилёв и Полоцк. Царь Алексей Михайлович въехал в столицу Ягеллонов и повелел наименовать себя Великим князем литовским. Стена, разделявшая «латинян» и «схизматиков», рушилась. Московское правительство хлопотало через посредников о вывозе из Западной Европы разных мастеров. Близ Немецкой слободы в Москве появились три завода – стекольный, железный и бумажный. Голландский купец Виниус и гамбургский Марсели получили право на устройство чугунно-плавильных заводов близ Тулы. Последовал даже царский указ «иноземцу магистру Ягану Готфриду учинить комедию, а на комедии действовать из библии книгу Эсфирь». Представление состоялось 17 октября 1672 года, причём «въ удивлении имъ царь смотрел целых десять часовъ, не вставая съ места».
В свете русской идеи, понимаемой как предвосхищение внутренней гармонии души и стихии истории, личность царя Алексея Михайловича представляет собой выразительный образец. Оценочные суждения о его характере принадлежат в основном иностранцам, так как сочинения раскольника Аввакума и перебежчика Котошкина вряд ли можно считать объективными. «Он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько любят его, сколько и благоговеют перед ним», – писал Лизек. «Нрава же он самого выдержанного и, поистине, приличествующего столь великому государю: всегда серьёзен, великодушен, милостив, целомудрен, набожен и весьма сведущ в искусстве управления, – говорил Яков Рейнтенфельс. – Это такой государь, какого желали бы иметь все христианские народы, но немногие имеют». Впрочем, письма самого царя могут служить более достоверным источником, чем мнения о нём разных лиц. Он был один из самых образованных людей московского общества того времени и жадно впитывал в себя, «яко губа напояема», впечатления от окружающей его действительности. Его занимают и волнуют и вопросы политики, и военная реляция, и смерть патриарха, и садоводство, и вопрос о том, как петь и служить в церкви, и соколиная охота, и театральные представления, и буйство пьяного монаха в его любимом монастыре. Царь мог быть и вспыльчив, и «подвижен на гнев». Мог дать пинка и схватить за бороду нерадивого боярина или монаха. Бранился. Но быстро отходил, легко переходя от брани к искреннему раскаянию. Так живо и сильно, доходя до слёз и до «мглы» душевной, переживал Алексей Михайлович всё то, что забирало его за сердце. О поражении своих войск в бое при городе Валк царь писал так: «И то благодарю Бога, что от трёх тысяч столько побито, а то всё целы, потому что побежали; а сами плачут, что так грех учинился!..». Царь сочувствует храброму Шереметьеву и радуется, что целы, благодаря бегству, его люди. Позор от поражения он готов объяснить «грехом» и не только не держать гнева на виновных, но душевно жалеть их. Общий голос современников называет его очень добрым человеком. В его дворце на полном царском иждивении жили так называемые «верховые богомольцы», «верховые нищие» и «юродивые». Царь в зимние вечера слушал их рассказы про старое время – о том, что было «за тридцать и за сорок лет и больше». Всякое горе, всякая беда находили в его душе отклик и сочувствие. Его главным духовным интересом было спасение души, причём религия для него была не только обрядом, который он знал в совершенстве, но и высокой нравственной дисциплиной. Вместе с тем, он считал, что не грешит, смотря комедию и лаская немцев. Его мораль, исходя из светлой мягкой души, была не сухим кодексом отвлечённых правил, суровых, безжизненных, а звучала любящим словом, полным ясного житейского смысла, а его частная переписка изобилует шутками и склонностью к юмору. Умственная работа приводила его к образованию собственных взглядов на мир и людей, а равно и общих нравственных понятий, которые составляли его собственное философское достояние, его идею. Алексей Михайлович имел ясное представление о происхождении и значении царской власти в московском государстве как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы «рассуждать людей вправду» и «беспомощным помогать». Он любил и понимал красоту, увлекаясь благочестием церковного служения, следил за красотой сокольничего наряда, устраивал смотры и проводы своим войскам перед первым литовским походом. Любопытно его наставление патриарху Никону «никого де силою не заставить Богу веровать». По мнению Самуэля Коллинса, в отличие от отца, «человека миролюбивого», «ныне царствующий император имеет дух воинственный и завёл с крымцами, поляками и шведами войну, успех которой покажет время». В 1649 году при активном участии Алексея Михайловича было создано «Соборное Уложение», которое стало основным действующим законом государства на последующие 175 лет. Реформируется армия, появляются полки иноземного строя (рейторские и солдатские), развивается горное дело, мануфактуры, зарождается светская живопись, появляется первый театр. Таким предстает перед нами благочестивый царь «третьего Рима», первым открывший «окно в Европу». К сожалению, латинский эпитет «Serenissimus» («устроитель порядка и государственного благополучия), которым наградили Алексея Михайловича современники, в русском переводе явился к нам в виде нелепого ярлыка «Тишайший».
