История Русской Церкви, 1700–1917 гг. - [49]
Итак, наружно Екатерина делала все возможное, чтобы доказать свою тесную связь с Русской Церковью. Она называла себя даже «chef de l’Еglise grecque» [начальницей Греческой Церкви (фр.)] или «chef de son Eglise» [начальницей своей Церкви (фр.)] [278]. Однако в этом названии не следует искать византийских или старомосковских представлений о правах царя по отношению к Церкви. Оно было лишь выражением фактических отношений государыни не столько даже с Церковью как таковой, сколько с Синодом и церковной иерархией. Только их и имела в виду церковная политика императрицы. При Екатерине II церковная реформа Петра Великого стабилизировалась в форме устойчивой системы государственной церковности. Серьезным препятствием на пути окончательного сложения этой системы поначалу явилось дело митрополита Арсения Мацеевича (1763), впрочем, препятствие это Екатерина ловко устранила, прибегнув к ложным обвинениям в адрес Арсения. После этого церковное управление оказалось полностью в руках императрицы [279]. Теперь, после своей победы, ей уже нечего было бояться Церкви, силы которой были подорваны церковной реформой Петра и особенно постоянным давлением на нее со стороны светской власти при Анне Иоанновне. По словам современников, страха перед возможной борьбой «двух властей» уже не было [280]. Если прежде вмешательство светской власти в жизнь Русской Церкви часто носило грубый, насильственный характер, то Екатерина, будучи талантливой правительницей и хорошим дипломатом, сумела привести отношения между государством и Церковью в систему, которая придала наконец петровской реформе стабильность.
Общеизвестно, что император Павел I (1 ноября 1796 г. — 11 марта 1801 г.) был человеком религиозным и не чуждым мистицизма. С этим мистицизмом были тесно связаны и его представления о царской власти. Еще наследником престола он записал в своем дневнике: «Первый закон государя — это выполнение всех законов. Выше его лишь две власти — Бог и закон… Что касается подданных, то их первый закон, установленный как религией, так и природой и разумом, — это закон послушания. Поэтому они должны бояться и почитать своего государя, потому что он есть отображение Всевышнего» [281]. Имеются достоверные сведения о том, что во время церемонии коронации Павел I не пожелал принять святое причастие из рук митрополита, а, подойдя к престолу, причастился сам, как участвующий в богослужении священник [282].
Все это ясно показывает, что Павел I придавал императорской власти преувеличенное значение, более того — воспринимал ее религиозно–мистически. В Акте о наследии престола от 5 апреля 1797 г. содержится определение: русский император является «главою Церкви», хотя и сомнительно, чтобы оно имело то значение, какое ему часто придают. В Акте о наследии престола читаем: «Когда наследство дойдет до такого поколения женского, которое царствует уже на другом престоле, тогда наследующему лицу предоставляется избрать веру и престол и отрещись вместе с наследником от другой веры и престола, если таковый престол связан с законом (т. е. с определенным вероисповеданием. — Ред.), для того что государи российские суть главою Церкви, когда же отрицания от веры не будет, то наследует то лицо, которое за сим будет по порядку» [283]. Таким образом, по закону от 5 апреля 1797 г. требовалось, чтобы престолонаследник Российской империи принадлежал к православной Церкви. Непринятие же православного вероисповедания было равнозначно отказу от российского трона и приводило к утрате права престолонаследия. Далее, из того же закона явствует, что претендент на престол, который уже является государем какого–либо другого государства, но принадлежит к православной Церкви, не теряет своих прав на российский престол и отказ от трона, которым он уже обладает, для него необязателен. Это важный факт, так как он характеризует своеобразие воззрений Павла I, в которых религиозный момент преобладал над государственно–политическим.
