История ромеев, 1204–1359 - [3]
Спустя 7 лет после того тот же Варлаам, возвратившись в Фессалонику из Авиньона, где был с тайным поручением от императора к папе[35], поднял большие смуты в греческой Церкви, которые принесли Григоре много огорчений. Варлаам, встретившись с греческими монахами, которые говорили о себе, что они телесными очами видят божественный свет, виденный апостолами на Фаворе, осудил их в ереси мессалиан и омфалопсихов. Их сторону принял знаменитый тогда Григорий Палама, причисленный впоследствии Церковью к лику святых. Под его защитою монахи твердо отстаивали свои слова, что свет, который облистал учеников Христовых на Фаворе, есть и несотворенный и в то же время видимый для глаза. В свою очередь Варлаам настаивал, что они своим мнением вводят двубожие — διθεἴαν. Император Андроник для прекращения распри решил созвать Собор, — и вот в 1341 г. в июне месяце собрались в софийском храме ученейшие из византийцев[36]. Григора, несмотря на множество приглашений, не мог явиться на Собор по причине сильнейшей головной боли, о чем император, говоривший на Соборе речь, замечает сам Григора, очень жалел[37]. На третий или на четвертый день после Собора император, почувствовав себя очень дурно, посылал спросить Григору, благоприятствует ли его выздоровлению положение звезд или нет, но, не дождавшись ответа, впал в летаргию и умер 15 июня 1341 г. На третий день Григора, едва оправившийся от болезни, явился во дворец и по совету патриарха и вельмож сказал в честь почившего императора речь[38].
После этого византийцы занялись междоусобной войной, а Церковь продолжала терпеть от смут, поднятых Варлаамом. По удалении его в Италию[39] принял на себя защищение его дела некто Григорий Акиндин[40], и, хотя сразу почти по смерти Андроника младшего был осужден тем же соборным определением, каким и Варлаам, тем не менее продолжал обвинять Паламу. Григора, которого мирные советы не встречали себе сочувствия, удалился от придворного шума, стал жить уединенно и долго удерживался от всяких споров.
Между тем прибыл в Константинополь из Галлии один астролог и предсказал во дворце счастливый исход войны[41]. Григора, приглашенный императрицей во дворец и спрошенный о том, что он думает об этом предсказании, отвечал, что оно не имеет никакого основания. Императрица, расположенная к своему земляку, осталась очень недовольна ответом Григоры и решилась ему отомстить; впрочем, тогда и виду не показала, что она недовольна. Григора же, возвратившись домой, опять предался уединению.
Между тем в 1345 г. п. Иоанн составил Собор, осудил Паламу, а прежнее свое определение против Варлаама и Акиндина отменил. Но Акиндин недолго торжествовал. В 1346 г. Палама вошел по-прежнему в милость государыни и, сколько по ее настоянию, столько же и по собственной ревности, постоянно писал сильные сочинения против патриарха и акиндиниан. Тогда Акиндин начал просить Григору, чтобы он принялся за опровержение Паламы. Неизвестно, имела ли действие его просьба, но то верно, что Григора принялся писать против Паламы по следующему, очень сильному для него побуждению. Императрица Анна, примирившись с Паламою, позвала к себе Григору в тех видах, что если он согласится с нею в отношении к Паламе, то она забудет старый гнев, если же нет, объявит Григоре открытую вражду[42]. Григора остался верен себе, и разгневанная императрица потребовала от него, чтобы он тотчас письменно изложил свое мнение. С сих-то пор Григора принялся и говорить и писать против Паламы и согласных с ним, за что, быть может, был бы и сослан, если бы не взял Византии Кантакузин. Пред тем императрица Анна, собрав во дворец епископов, державших сторону Паламы, лишила Иоанна Калеку патриаршества. Но с наступлением ночи Константинополь был взят Кантакузином[43].
Кантакузин гораздо прежде, чем достиг верховной власти, был в самых коротких отношениях к Григоре. Он любил людей ученых и часто обращался с ними[44]. Взошедши на престол[45], он сохранил прежние же отношения к Григоре, но, приняв сторону Паламы, обманул надежды его противника. Этот, заботясь о спасении друга, — так Григора говорит об императоре, — употребил все старание, чтобы привлечь его на свою сторону. Мало того. Узнав, что его противники и тайно и явно подстрекают Кантакузина, чтобы тот отправил его в ссылку, он решился открыто обличить его, чтобы или подействовать на него стыдом, или же самому расстаться с Византией. Но тот, верный себе, не оскорблялся словами человека разгневанного и рассуждал с ним спокойно, как равный с равным, так что многие дивились больше снисходительности императора, чем смелости Григоры. Не видя успеха здесь, Григора пошел другой дорогой. По отъезде Кантакузина в Дидимотих Григора явился к его супруге Ирине, которая горевала, недавно лишившись сына. Это несчастье он отнес к заблуждению Кантакузина и успел в том убедить императрицу. Ее покровительством он естественно усиливал свою партию. Услыхав об этом, сторонники Паламы и особенно п. Исидор являются к Ирине и стараются убедить ее, чтобы она удержалась от всякого сношения с Григорой. Встретив себе отпор, они дали знать Кантакузину в Дидимотих. Тот, испугавшись бунта, прилетел в Византию и успокоил ссорившихся, т. е. Исидора п. и Григору. После многих речей с той и другой стороны Григора однако же добился того, чтобы правила Исидора или Имнодии были преданы огню и чтобы была дана свобода слова тем, у которых была отнята. На этих условиях был заключен мир, который и отпраздновали роскошным пиром. Но мир был непродолжителен. Палама, которого не было на этом собрании, приглашенный потом из Дидимотиха, снова поднял дело. У императора опять составилось состязание, только без всякого успеха
