История Роланда - [56]

Тут папа, как полагается, взял паузу и стал неторопливо отрезать себе третий кусок.

— И что же потом, папочка? — как полагается, нетерпеливо спросили мы.

— Потом, само собой, явился Господь Шива и испепелил землю, — ответил папа. — Передай-ка мне чай, Ролли.

87. Истории безоблачного детства. О кино

Когда мы были маленькими, у нас дома был только один телевизор, и по нему ловился только один канал, и вечером на нём крутили всегда один и тот же сериал. Сериал был немецкий, невыносимо скучный, но мама его любила и смотрела каждый день. Чтобы мы не грустили, мама угощала нас пудингом с изюмом и подробно разъясняла непонятности.

— Мама, а почему все тёти отдаются этому дяде? Ведь он старый, пузатый и постоянно пьёт пиво?

— Ах, детки! Ну во-первых, тёти сами немолоды и любят пиво. А на толстых тогда была мода. Если ты худой — значит больной. Тёти сами толстые, видите? А ещё незадолго до того была война и мужчин совсем мало осталось. А ещё он задумчивый, как ваш папа.

Доев пудинги, мы шли к папе. Папа, по своему обыкновению, неподвижно сидел в кресле и смотрел в окно. Он мог так очень долго смотреть — мы даже несколько раз засекали секундомером, и рекорд был 28 минут 32 секунды, а потом у него зачесалась нога.

— Папа, а почему ты не смотришь с нами Фассбиндера?

— Ах, детки… — папа поднимал глаза, улыбался и на некоторое время снова возвращался в раздумья, но о нас не забывал и вскорости отвечал, как бы выныривая: — Зачем нужно кино, когда есть окно? Смотрите, как качаются берёзки, как плывут облака, всегда неповторимо. Вот если бы окна не было, тогда бы да. Но ведь оно есть, не правда ли?

88. Истории безоблачного детства. О смиренном отшельнике

Однажды, гуляя по рощам и перелескам вдоль заброшенного шоссе, мы с братиками набрели на небольшой дачный домик с высоким флюгером, изображающим лежащую на боку сову. Мы сразу вспомнили, что как раз где-то здесь должен жить известный отшельник, удалившийся из города творить добрые дела — так рассказывали. Мы обошли домик кругом и обнаружили отшельника сидящего на низкой табуреточке у клубничной грядки. Он шарил под листьями, срывал ягоду, осматривал её со всех сторон, полоскал в кастрюльке с водой и отправлял в рот. Он был одет в штопаный пиджак, выцветшие галифе и шлёпанцы на босу ногу; на лицо выглядел совсем стареньким, но при этом совершенно беззаботным и удовлетворённым.

— Почему ваша сова лежит? — спросили мы.

— Это ветер её накренил, а починить я не могу, слишком высоко, — отозвался отшельник. — Зато теперь она означает не просто мудрость, а смиренную.

Он рассказал, что клубника в этом году кислая, но зато редиска отменная. «Хотите редисочки?» Мы не хотели. Он показался нам странным, и, чтобы его разоблачить, мы попрощались, отошли и спрятались в малиннике. Отшельник, ещё немного полакомившись кислой клубникой, поднялся и пошёл в дом — удивительно лёгкой походкой, едва касаясь земли, как юный гимнаст, а над головой его колебался воздух — то ли от теплоты и сырости, то ли от настоящей святости. Мы некоторое время выждали, потом приблизились и стали смотреть через окно, что он делает. Он походил по комнате, почесал бороду, сел за компьютер и начал читать. То и дело он кивал, улыбался, покачивал головой и принимался что-то писать, затем снова читал. Прошёл час, прошло два, мы уже попробовали и клубнику, и редиску, а он всё читал и писал.

— Ну и наглецы! — за нашими спинами вдруг возникла суровая тётка с бидоном, и мы испуганно отскочили от окна. Мы стали оправдываться и объяснили, что просто хотели проверить. — Чего там проверять? Не знаете будто? Он читает дневники в интернете! Все подряд! Где стихи похвалит, где рассказы, где размышления, и так каждый день, год за годом! На кого людям надеяться ещё, как не на него? Кто ещё ими заинтересуется, кто подбодрит, кто обнадёжит? Знали бы вы, какой я была, пока он мои сметаннички не превознёс! Истеричкой, грубиянкой, гарпией на весь мир обозлённой! А теперь видите? Какие-то несчастные сметаннички, поделилась рецептом, а он нашёл, прочёл, и так похвалил проникновенно, что я будто переродилась и смысл обрела! Теперь молочко ему ношу. Он святой, точно вам говорю! Вот вы сами попробуйте — получится у вас? Нет. Сами знаете, что нет! Плюнете через десять минут и не выдержите. Вот то-то же.

89. Мрачные застенки. Это море

Спустя полгода или год моего пребывания в Училище наступил недолгий благополучный период — я смирился с судьбой, пообвыкся, и даже отвратительные шоколадные батончики стали казаться мне сносными. Мы с товарищами, исполнив все поручения программистов и расторопно прорекламировав заданное, после полдника предоставлялись самим себе. Если в первые месяцы мои сокурсники, бывшие инвалиды, торопились насладиться доступностью детских мечтаний и расхаживали в телах мускулистых суперменов и суставчатых фотомоделей, то потом это прискучило, и в моду вошли математические развлечения: мчаться с визгом идеальными точками по гиперболам, нападать врасплох и брать друг из друга производную, объединяться в многомерные массивы и матрицы, а потом бурно перемножаться. Один я питал болезненное пристрастие к своему земному облику и подолгу всматривался в зеркало, силясь вспомнить, такой ли был у меня нос, сколько должно быть рёбер и как правильно выглядят ключицы. А ещё Лена, которая жила музыкой даже вне учёбы, и свободное от рекламы поп-звёзд время проводила в форме лилового лучика, непрерывно пропуская сквозь себя насыщенные пост-симфонические, пост-джазовые и пост-эстрадные потоки. Лена лишь изредка обретала телесность, проявляясь на своей кровати с отстранённым и слегка ошалевшим видом. Радуясь компании, я приглашал её погулять, и она послушно следовала за мной. Лена, в прошлом слепая, представляла своё тело только по внутренним ощущениям, без визуальных, и порой, обернувшись к ней, я пугался её непроизвольно разросшейся голове или полуметровым ладоням. Под моим взглядом она сосредотачивалась и возвращалась в приличествующее девушке состояние, а я брал её за руку, чтобы не забывалась. Пройдя платановую аллею и долгий каменный спуск к набережной, мы заходили в кофейню «Бакен» и заказывали по маленькой чашечке шоколада. Она всё время прислушивалась — к чужим разговорам, к шипению кофемашины, к звонкам, к гудкам — и иногда вдруг начинала покачивать головой, как будто ловила ритм. Потом я брал лодку и, огибая катера и яхты, правил к изгибу заросшего соснами мыса. Лена вертела кончик воротника, постукивала сандалией по бортику, выуживала из воды шишки и выкладывала из них Л. Устав грести, я отпускал вёсла и подсаживался к ней на корму. Сосны чуть слышно шумели, волны блестели, на горизонте разгорались жёлтые и розовые полосы заката. «Это море. Тебе нравится?» «Да». Я осторожно целовал её в щёку и, чтобы не дать ей заскучать, доставал шоколадный батончик. Она безучастно съедала кусочек и, склонившись набок, опускала руку к воде, водила пальцами. «Назад?» «Я лучше сама». И исчезала. Так случалось всегда, и я привык. Я подгребал к берегу, вытаскивал лодку на песок и возвращался лесом.