История Роланда - [23]

39. Мрачные застенки. Это наш последний шанс

После освидетельствования я пришёл в себя позже всех. Остальные — их, кажется, было трое — уже разговаривали, светились далёкими цветными пятнышками в черноте. Темно, но не больно.

— Сказали, буду заниматься престижными автомобилями, — бойко вещало красное. — А я в них разбираюсь отлично, мне врачиха журналы из библиотеки приносила два года подряд. Всё знаю! Сказали, ты нам понравился, покажи себя, и мы тебя так продвинем, что любой позавидует. За год, сказали, можно топ-ботом стать. Потому что у меня все данные. Из всех меня одного выбрали! Сказали, у меня будут большие льготы, а если постараюсь, то в международное переведут. А я даже не готовился, так, рассказал о себе немного, и сразу зауважали. Потому что…

— Ай, машины — это скучно, — звонко сказал янтарный голосок, определённо девочка, возможно, та самая слепая, с которой я шёл в паре. — Мне тоже предлагали, но я выбрала музыку. Рекламировать новые альбомы и концерты! А ты, Кутенька?

— Недви-ижимость, новостройки, — нараспев протянул сирота из соляных шахт, ясно синий, его нельзя было не узнать. — Там хорошо-о, вокруг леса и поля, и птицы в небе поют, а воздух сладкий-сладкий. Смотри-ите, он проснулся.

— Привет! — они немного приблизились, плавно покачиваясь. — Как тебя зовут?

— Роланд, — ответил я и засветился пурпурным.

— О, красивенький! И что тебе сказали?

— Кто?

— Ну, на освидетельствовании? Куда тебя определили?

— Не знаю… я ничего не понял. Вроде упоминали что-то про лапшу… Роллтон, да, точно. Буду его рекламировать.

Они захихикали, мелко подрагивая: какой отстой!

— Зачем же ты согласился? — спросила девочка.

— Ты что, из недоразвитых? — спросил автомобилист.

— Я нормальный.

— А как сюда попал вообще?

— Меня мама с папой отправили, чтобы профессию получил.

Они захихикали: мама с папой! профессию!

— Стра-анно, — пропел сирота, — мы-то все из приютов да из больниц, в тяжёлых формах, не жильцы-ы. Это наш последний шанс был. А ты чем-нибудь боле-ел?

Я судорожно придумывал, чем же ужасно-смертельным я болел, но в голову ничего не шло, кроме насморка, и было так стыдно, так стыдно, что хотелось погаснуть.

3A. Истории безоблачного детства. Об одном диспетчере

Весной, когда темнело уже поздно и укладываться в постель приходилось засветло, страшные сказки перед сном теряли свою привлекательность, и мы с братиками предпочитали ужасы нравоучительностям. Мы уже не требовали, чтобы сказки рассказывал именно папа, и охотнее слушали маму.

— Жил-был на свете один человек, — нараспев начинала мама, и на мгновение замедлялась, как бы раздумывая, о каком именно человеке рассказать на сей раз. — Жил-был на свете очень хороший человек, по профессии диспетчер. Всю жизнь он прожил честно и правильно, и много добра сделал людям. Одному с переездом поможет, за другого в банке поручится, третьего с нужным знакомым сведёт. Отвечали ему люди любовью и уважением, и нравилось это диспетчеру. И чем старше становился, тем больше нравилось. И в конце концов до такой степени понравилось, что он уже и думать ни о чём другом не мог — только как бы сделать добро всем и каждому без исключения, чтобы каждый к нему благодарность испытывал. Но познакомиться со всеми людьми в городе, разузнать их нужды и принять участие было бы слишком долго, жизни бы не хватило, а потому стал диспетчер придумывать различные ухищрения. Например, бросал на тротуар сторублёвку, или вешал на лавочку пакет с яблоками, или оставлял на парапете букетик свежих ландышей — и смотрел, кто подберёт, и запоминал лицо. И нравилось диспетчеру, что потом однажды может он подойти к тому человеку и сказать: а помнишь, ты сто рублей нашёл? Так знай, это я положил, специально для тебя. И человек к нему тут же благодарность испытает. Очень, очень многих облагодетельствовал диспетчер, но потом и этого ему мало показалось. Стал он доброту свою распространять на людей значительных, вроде эстрадных певцов, киноактёров или политиков: то расхвалит знакомым новый диск, то уговорит всех пойти новое кино смотреть, то сагитирует проголосовать. Знаменитостям — услуга, а диспетчеру — радость и удовлетворение. Так и жил тот диспетчер: ни дня не проходило без доброго дела, как для простых людей, так и для великих. А однажды в честолюбивом порыве вознамерился он самому Господу Богу услугу оказать: выбрал из числа знакомых самых закоснелых атеистов и целый месяц читал им катехизис, да с таким жаром, что все они как один уверовали и на Пасху покрестились. Но на этот раз недолго радоваться суждено было диспетчеру: тем же вечером ударила в него молния, прямо на трамвайной остановке, и убила насмерть. А единственная свидетельница, старушка, которой он как раз в этот момент ландыши преподносил, утверждала, что вместо грома прозвучал с неба голос: «Ты кем себя возомнил?»

3B. Истории безоблачного детства. О дальних странах

Когда мы были маленькими, мы часто мечтали о дальних странах. Ни папа, ни мама никогда никуда не ездили и не могли нам ничего рассказать, а гугл-мапс ещё не придумали — и мы мечтали, полагаясь на романы Дюма, Диккенса и Достоевского. Мы ходили на вокзал и смотрели на поезда. Стояли на мостике над рельсами и спорили: меняют ли человека дальние страны? Колик говорил, что путешествия суть пёстрые картинки перед глазами, а картинки не могут значимо повлиять на зрелую личность. Валик возражал, что дело не только в картинках, а в атмосфере, пронизывающей и пропитывающей душу.