История Рима. Том 1 - [295]

Если мы в заключение обратим наше внимание на положение, в котором находились архитектура и пластика, то в отношении первой из них заметим, что зарождавшаяся роскошь обнаруживалась не столько в постройке общественных зданий, сколько в постройке домов для частных людей. Только в конце этого периода, особенно со времени вступления Катона в звание цензора (570) [184 г.], стали заботиться при постройке общественных зданий не только о крайне необходимом, но и об удобстве — облицовывать камнем (570) [184 г.] бассейны (lacus), которые снабжались водой из водопроводов, устраивать колоннады (575, 580) [179, 174 гг.] и, что еще более важно, заводить в Риме судебные и биржевые палаты, или так называемые базилики, по образцу аттических. Первое из таких зданий, отчасти похожих на современные нам базары (Порциева палата, или палата мастеров серебряных дел), было построено в 570 г. [184 г.] Катоном рядом с сенатским зданием; вслед затем скоро стали строить и другие подобные здания, пока наконец стоявшие по бокам торговой площадки лавки не были мало-помалу заменены этими великолепными, поддерживаемыми колоннами, палатами. В обыденной жизни имели еще более важное значение те изменения в постройке частных домов, которые были введены никак не позже этой эпохи; мало-помалу стали выделять жилой зал (atrium), двор (cavum aedium), сад с садовой галереей (peristylium), особую комнату для хранения бумаг (tablinum), капеллу, кухню и спальню, а внутри дома стали ставить поддерживавшие крышу колонны на дворе и в жилом зале, так же как и в садовых галереях, причем, конечно, или подражали греческим образцам или по меньшей мере ими пользовались. Но для построек по-прежнему употребляли самый простой материал. «Наши предки, говорит Варрон, жили в домах, построенных из кирпича, и, только для того чтобы предохранить себя от сырости, клали небольшой фундамент из камня». От римской пластики не осталось почти никаких других следов кроме вылепленных из воска изображений предков. Несколько чаще встречаются упоминания о живописцах и о живописи; Маний Валерий приказал изобразить на боковой стене сенатского здания победу, одержанную им в 491 г. [263 г.] под Мессаной над карфагенянами и Гиероном. В Риме это были первые исторические фрески, вслед за которыми появилось немало других им подобных и которые были в области пластического искусства тем же, чем немного позже сделались национальный эпос и национальная драма в области поэзии. Из живописцев упоминаются: некий Феодот, о котором Невий говорил в насмешку, что, он,

«Сидя в святилище, отгороженный завесами, писал резвящихся лар бычачьим хвостом»,

уроженец Брундизия Марк Пакувий, писавший в храме Геркулеса на воловьем рынке, — тот самый, который уже в преклонных летах приобрел известность в качестве переделывателя греческих трагедий, и малоазиат Марк Плавций Ликон, которому за его прекрасную живопись в храме Юноны в Ардее были дарованы этой общиной права местного гражданства²⁸⁹. Однако именно этот последний факт и свидетельствует очень ясно о том, что занятие искусствами не только играло в Риме незначительную роль и было скорее делом ремесленников, чем настоящих художников, но и, по всей вероятности, находилось в руках греков и полугреков еще более исключительно, чем поэзия. С другой стороны, в кругу римской знати стали обнаруживаться первые следы позднейшего дилетантского интереса к коллекционерству. В то время уже восхищались великолепием коринфских и афинских храмов и с пренебрежением смотрели на старомодные глиняные фигуры, стоявшие на крышах римских храмов; даже такой человек, как Луций Павел, который был единомышленником скорее Катона, чем Сципиона, рассматривал и ценил Фидиева Зевса как знаток. Обыкновению увозить из завоеванных греческих городов драгоценные произведения искусства было впервые положено начало в широком масштабе Марком Марцеллом после взятия Сиракуз (542) [212 г.], и, несмотря на то что оно вызвало строгие порицания со стороны людей старого закала (так например, после взятия Тарента (545) [209 г.] престарелый суровый Квинт Максим приказал не трогать стоявших в храме статуй и оставить тарентинцам их разгневанных богов), все-таки подобные разграбления храмов возобновлялись все чаще и чаще. Общественные здания Рима наполнились образцовыми произведениями греческого резца, особенно благодаря двум главным представителям римского эллинизма — Титу Фламинину (560) [194 г.] и Марку Фульвию Нобилиору (567) [187 г.], так же как и Луцию Павлу (587) [167 г.]. И в этом проглядывало предчувствие римлян, что интерес к искусствам, точно так же как и интерес к поэзии, составляет существенный элемент эллинского образования, т. е. новой цивилизации. Но, в то время как усвоить греческую поэзию было невозможно без некоторой поэтической деятельности, в области изобразительных искусств, по-видимому, было достаточно только осматривать художественные произведения и перевозить их к себе. Вот почему собственная литература была создана в Риме искусственным образом, а к развитию собственного изобразительного искусства даже не делали никаких попыток.