История регионов Франции - [21]

«Мы фламандцы, Франция — не наша родина. Это насос[57], выкачивающий себе наш пот в течение долгих веков (sic)».

Буланже победил на выборах, но выступления Бланкерта стали симптоматичными. Антиклерикальная политика Республиканцев в 1880-е годы, а затем в период с 1902 по 1905 годы могла лишь вызвать раздражение у некоторых католиков и сподвигнуть их на защиту языка, притом что епископы дошли до того, что отказались говорить на «диалекте» во время своих проповедей и служб. Языковая ситуация усложнялась еще и тем, что самобытности «западно-фламандских» диалектов Вестхука угрожал, конечно, не только французский язык, но и экспансия других широко используемых языков, таких как нидерландский в Голландии и фламандский в Антверпене и Брюгге.

По окончании войны 1914–1918 присутствовали все предпосылки для разворачивания маленькой семантической драмы, разыгравшейся в последующие тридцать лет. Ставка не была велика: речь шла об общем количестве говорящего по-фламандски населения, которое к 1935 году сократилось до 150 000 человек (также как и количество говоривших на баскском языке во Франции). К ним прибавилось достаточно большое количество французских или франкоговорящих горожан — жителей Лилля, Сент-Омера и других городов. Они сохранили сознание (историческое) своей принадлежности к бывшим «юго-западным Нидерландам», помимо их воли присоединенным к Франции при Людовике XIV. Суть проблемы не лишена, однако, типологического интереса: речь идет о том, чтобы узнать, во что может превратиться достаточно компактная языковая группа в сельскохозяйственном и индустриальном обществе продвинутого типа (Северный регион — одна из самых оживленных частей Франции в период с 1910 по 1960 годы с точки зрения экономической модернизации и роста ферм и заводов). В этой пьесе есть центральное действующее лицо, и последние исследования пролили достаточно света на его фигуру — это аббат Жан-Мари Гантуа[58].

Гантуа родился в 1904 году в семье врача в Ваттене и выучил фламандский язык, который изначально не был для него родным, в 1926 году при помощи своих друзей, по большей части священников или семинаристов, основал «Vlaamsch Verbond Van Frankrijk», a в 1929 году — ежемесячную газету, названную «Фламандский лев». Однозначно, это общество имело католическую ориентацию, то есть правую и консервативную (предположительно, в наше время оно было бы ориентировано по-другому, поскольку развитие Церкви со времен II Ватиканского собора в аналогичном контексте предполагало бы совсем другие методы работы). Гантуа со своей стороны со всей очевидностью держится вдали от левого регионального сепаратизма Валентина Бресля[59] и его «Фламандского Меркурия», который существовал в то же время, что и «Vlaamsch Verbond». Напротив, аббат с самого начала присоединяется к французскому регионалистскому движению, которое процветало в период между двумя мировыми войнами, и завязывает дружеские связи в его лотарингском ответвлении, в газете «Die Heimat», а также в Бретани, в Провансе…

В 1930-е годы аббат прекращает полностью свое сотрудничество с французским движением, поскольку оно децентрализовано, и отныне он представляется активистом от лица «великих Нидерландов», или голландского народа, который, помимо Амстердама, Антверпена и Дюнкерка, живет за пределами языковых границ фламандского языка, в направлении Булони, Лилля[60] и вплоть до старинной границы Пикардии и Франции по течению Соммы. Борьба Гантуа и его друзей за фламандский язык проявляется, естественно, в пропаганде фольклора и различных мероприятиях по сохранению местных особенностей языка; он сторонник католицизма, не приемлющего антиклерикальных и централизаторских выпадов Республики. Во всем этом прослеживается иерархический и «холистический» расчет по социальным вопросам, заимствованный у Морра, но применение ему находится гораздо более широкое: одновременно Гантуа отрицает свободу совести, как ее проповедовали гуманисты и сторонники Реформации, не признает философию Просвещения и революции, светское мировоззрение в чистом виде, «якобинство абсолютизма и Конвента». Раздувание национальных сюжетов приводило читателей «Фламандского льва» к выводу о том, что они принадлежали не к галло-романской общности, как считали раньше, а вели свое происхождение от франков, среди которых фламандцы, во главе с Хлодвигом (?), были истинными и лучшими примерами. Завершает картину штрих сдержанного антикоммунизма, ведь в это время, никто не станет это отрицать, сталинская Россия подавала на редкость малопривлекательный «пример».

Сумасшедший скачок в мировоззрении случился к концу 1930-х годов, когда Гантуа и часть его окружения, зачарованные нацизмом, «пересекли рубеж» — от законных требований национального характера их путь вел в направлении прогерманских воинствующих настроений. У этих людей изначально безобидные грезы о голландских героях, белокурых и романтических, затем превратились в бред, пронизанный некоторым расизмом. Проигранная война только усугубила положение: в декабре 1940 года Гантуа пишет Гитлеру удивительное письмо, в котором просит для французских фламандцев права быть принятыми, отныне вне Франции, «в качестве членов нового германского сообщества». По мере того, как положение аббата в мире духовенства становилось все более нестабильным (кардинал Льенар освободил Гантуа от его богослужебных обязанностей), он очевидно растерялся. В его газете в тот период, когда оккупанты угрожали (в большей или меньшей степени) отобрать у Франции ее северные департаменты, слышались достаточно низкие оскорбления в адрес французов, которых называли «потасканными щеголями», а еще больше в адрес южан, которых обзывали «полумаврами» и даже «арабами», — в контексте данного периода такие характеристики были крайне нелестными. Аббат и его друзья организовали фламандский институт, фламандские конгрессы, которые вписывались в контекст «Новой Европы». Немецкие власти, державшие в своих руках французский Север, не доверяли инициативам пламенного лидера националистов (они, или некоторые из их числа, сразу заняли сдержанную позицию, также как и в Бретани). Напротив, «Пропаганда Штаффель» и комендатура СС в Брюсселе оказали приспешникам Гантуа поддержку, надеясь завербовать себе помощников на местах из их числа. Отсюда возник раскол между Гантуа, враждебно отнесшимся к такому позорному сотрудничеству, и наиболее экстремистски настроенными его сторонниками.