История политических и правовых учений - [337]

Шершеневич справедливо полагал, что философия права не может быть построена только на юридических науках, и весь парадокс как раз заключается в том, что основные понятия, которые используют юридические науки, находятся за пределами их специального предмета изучения. Право есть одно из проявлений общественной жизни, и, чтобы правильно его понять, необходимо отграничить право от других явлений. Следовательно, право есть прежде всего понятие социологическое, а не строго юридическое. Основу любого общества составляют человек, его отношения с другими людьми, интересы и потребности, которые он реализует в правовых и других формах. Таким образом, понять сущность права возможно только при параллельном изучении человека, его природы. Иными словами, юридическое образование должно предваряться изучением юридической антропологии и политической экономии, хотя бы их азов, поскольку столкновения между людьми, требующие правового разрешения, возникают преимущественно на почве борьбы за материальное благосостояние.

Любопытны рассуждения Шершеневича о естественном праве, которое порой выдают за непререкаемый авторитет, получивший в Новейшее время свое конституционно-правовое закрепление. История возникновения естественного права восходит к глубокой древности, и если следовать устоявшемуся мнению, то впервые о естественном праве (праве по природе) написал выдающийся поэт Древней Греции Гесиод еще в VII в. до н. э. Однако ни древние греки, ни древние римляне, к сожалению, не создали устойчивого представления о естественном праве. Нельзя же, как полагает Аристотель, к неизменным велениям природы отнести разделение людей на рожденных повелевать и рожденных подчиняться. Не избежали участи прибегнуть к туману общих мест и лучшие умы Древнего Рима, у которых естественное право выражало самые разные оттенки — от научной категории до действующей части положительного права.

Конечно же, лучшая пора естественного права приходится на XVII—XVIII столетия. У истоков ренессанса естественного права стоял Гроций — «чудо Голландии», который открыл дорогу таким выдающимся мыслителям, как Гоббс, Локк, Спиноза, Лейбниц, Руссо. Естественное право — это то, что существовало до государства. Одновременно с этим оно — институт действующего права и должно применяться, если «молчат» законы или если они явно противоречат разуму. Наконец, естественное право играло роль юридического и политического идеала. Шершеневич полагает, что естественное право было разбито новым течением научной мысли — исторической школой права, прежде всего вследствие своей неубедительной внутренней аргументации, а затем и внешней критики. Вместе с тем даже наиболее последовательные оппоненты естественноправовой доктрины не избежали влияния ее притягательной стороны. На рубеже XIX—XX вв. наблюдается заметное увлечение естественноправовыми теориями, которые появляются абсолютно закономерно с ростом революционных настроений, и Россия в данном случае не являлась каким-то исключением. Причины жизненной силы и оправдание естественного права, как полагает Шершеневич, кроются в его важнейших постулатах. Есть нечто вечное и неизменное, а существующие государственно-правовые институты недолговечны и преходящи. Во все времена естественное право стремилось перейти из категории долженствующего в категорию сущего. Практически всегда отношение естественного права к положительному (позитивному) понималось не как отношение идеала к действительности, а как отношение одной части реальности к другой. Такой точки зрения, например, придерживался авторитетный теоретик права князь Е. Н. Трубецкой, однако она ведет к дуализму права, поскольку, с одной стороны, существует исторически сложившееся право, а с другой — право умопостигаемое.

Какое право применять к конкретному случаю? Вопрос, выходящий за рамки риторического. По сути, мы имеем дело с раздвоением правового порядка, напоминающим раздвоение реального мира у Платона. Подобная двойственность вредна для науки и для жизни. Апелляция к неким высшим принципам, которые к тому же имеют не юридическое, а нравственное значение, ставит под сомнение само существование естественного права как правовой категории. Если естественное право является оценкой положительного права, то где, спрашивает Шершеневич, оно заимствует теоретические основы для критики, если по определению не является наукой, о чем неоднократно писали ее сторонники, в частности П. И. Новгородцев. Идея абсолютных принципов, общего блага, высшей справедливости способна, констатирует Шершеневич, превратиться в обусловленный веяниями времени произвол. Скрытая опасность социального вреда, существующая в естественном праве, не умаляет его исторического значения в прошлом, особенно в учении об образовании права.

Свое понимание государства Шершеневич строит на очень строгих началах, анализируя только то, что действительно, и всячески предостерегает от привнесения в теорию государства чего-либо искусственного, надуманного, желаемого. В области явлений, называемых в своей совокупности государством, возникают отношения между людьми определенной группы, из которых одни повелевают, а другие повинуются. В соответствии с этим наблюдаемым фактом характерными признаками государства можно признать следующие три элемента: 1) соединение людей; 2) господствующую над ними власть; 3) территорию как предел действия этой власти. В сочетании эти признаки дают понятие о государстве, которое есть не что иное, «как соединение людей под одной властью в пределах определенной территории». В этом определении, без сомнения, вызывает интерес категория власти, которую Шершеневич интерпретирует как возможность навязывать свою волю другому или другим, подчинять своей воле других, заставлять их сообразовывать свое поведение с волею властвующего. Государственная власть есть власть высшая, все другие власти, действующие на той же территории, обусловливаются ею, имеют производный характер. Это свойство власти называется суверенитетом. С точки зрения Шершеневича, только два обстоятельства фактически ограничивают государственную власть: нравственное сознание и благоразумие властвующих, с одной стороны, возможность противодействия подданных — с другой. С позиций сегодняшних реалий такая модель вряд ли уместна. Тем не менее если государственная власть есть власть высшая, то она едина, двух высших властей просто не может быть. Из этого вытекает новое свойство государственной власти — ее неделимость. В итоге, заключает Шершеневич, «учение Монтескьё о разделении властей, отразившееся на первых французских конституциях и на американском политическом строе, в настоящее время понимается как разделение не самой власти, а ее функций, с вручением каждой функции особому органу». Вообще государственная власть конструируется как право, как воля и как сила. Отводя обвинение в том, что воля присуща только индивиду, наделенному психикой, Шершеневич замечает, что сама по себе воля не есть еще власть. Власть предполагает способность сделать свою волю мотивом поведения других.