История политических и правовых учений - [334]
Если бы Коркунов жил в наш век, век информационных технологий и влияния масс-медиа на сознание и волю граждан — потенциальных избирателей, он получил бы богатый эмпирический материал для анализа механизма властвования в современном государстве и влияния его структур на общество.
Те лица, за которыми признается право на власть, называются органами государственной власти. За ними же признано право на осуществление известных актов принудительной власти.
Таким образом, подытоживает Коркунов, «государственная власть есть сила, обусловленная сознанием зависимости от государства как общественного союза, в котором принудительно устанавливается мирный порядок. Как и все силы, могущие служить средством осуществления человеческих интересов, государственная власть является для людей предметом их стремления воспользоваться ею для своих целей, и насколько эти стремления разграничиваются юридическими нормами, государственная власть становится объектом права. Те, за кем признаются права на распоряжение властью, суть органы власти; выполняемые этими органами действия составляют функции государственной власти». Государство, говорит Коркунов, действует принудительно даже тогда, когда оно строит фермы, открывает галереи, осуществляет попечение об обществе. Ведь прежде чем направить какие-либо средства, необходимо сначала их собрать, причем с известной долей принуждения.
Государство выполняет очень важные социальные функции. Однако власть не всесильна. С помощью государства невозможно выяснять истины, внушать веру, «заботиться обо всем человечестве». Однако, чтобы быть сильным, государство должно заботиться об успехах народного хозяйства, распространении образования, обеспечении санитарных условий. Во всех случаях государство действует как охранитель интересов отдельных личностей, его составляющих. Но этим не может ограничиться сфера его деятельности, поскольку государство имеет и свои особые интересы.
§ 14. Леон Дюги
Леон Дюги (1859—1928) — профессор юридического факультета университета в Бордо, автор пятитомного «Курса конституционного права» (1921—1926). Основатель особого направления в области политической мысли — солидаризма.
Дюги заявлял о своей беспартийности, об объективном взгляде на жизнь с позиций ученого-позитивиста (позитивиста-социолога), критически относящегося к существующим политическим доктринам. Надо ли после этого удивляться, что и бит он был как с левых, так и с правых позиций. В марксистской литературе его представляли как апологета капиталистического общества, отрицающего классовую борьбу и необходимость осуществления революционных преобразований в интересах господства пролетариата. В буржуазной — как человека, посягающего на священное право собственности и права индивида.
Дюги ставит в центр своей «истинной» науки социальные факты, доступные чувственному восприятию. Все, что находится за их пределами, не есть предмет позитивной науки. Главным из этих фактов, определяющим все научные поиски и рекомендации, выступает у Дюги социальная солидарность. Люди, если это люди, всегда жили в обществе и не могут жить изолированно; общество всегда покоится на некой солидарности людей.
Мыслитель выделяет два уровня (две разновидности) этой солидарности. Прежде всего солидарность людей как людей (по подобию, по сходству), у которых одни мысли, одни заботы (как прожить, как избежать страданий, как обеспечить счастье и т. п.). Далее идет солидарность исходя из различия людей, из того, что они выполняют разные роли, из разделения труда в обществе. Последнее обстоятельство обусловливает экономическую солидарность и, в частности, солидарность классов, участвующих в производстве.
Вообще факт солидарности несомненно правильно подмечен Дюги. Однако одновременно это есть отвлечение от реалий, в которых наблюдалось совершенно противоположное явление. Не случайно поэтому Дюги из одного факта солидарности (отвлекаясь от всех других) как основополагающего выводит норму долженствования, норму должного поведения, обеспечивающую общественную солидарность. С некоторой долей условности формально ее можно было бы уподобить «основной норме» Г. Кельзена, с той, однако, разницей, что Кельзен отрицал всякую ее связь с сущим, а Дюги, напротив, отрицал метафизическое происхождение главной своей нормы. Социальная норма у Дюги, будучи продуктом и следствием социальной солидарности, складывалась в недрах самого общества одновременно с развитием сознания и чувства социальной солидарности.
Подобно кантовскому категорическому императиву социальная норма гласит: «Не делать ничего, что уменьшает солидарность по сходству и солидарность через разделение труда; делать все возможное, чтобы увеличить социальную солидарность в обеих ее формах».
Социальная норма является комплексной по своему содержанию. Она «охватывает экономические нормы, нормы моральные и нормы юридические, которые являются самой высокой частью социальной нормы». Первые регулируют отношения людей в хозяйственной сфере (все негативные явления здесь — высокие цены, кризисы и проч. — суть следствие нарушения нормы солидарности). Вторые регулируют отношения людей в повседневной жизни, это нормы нравов, религиозных обрядов, этикета и проч. Они также не базируются на каких-то отвлеченных критериях (добра и зла, например), а всякий раз по ситуации указывают, как вести себя, дабы не уменьшить общественную солидарность.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.