История отчаявшегося с Нового моста - [4]

Я стал подниматься следом за ними, прислушиваясь к шуму их шагов. Они постучали в дверь на третьем этаже, и дверь, впустив их, сразу же захлопнулась. Несколько минут я с любопытством прислушивался. В сердце мое уже закралось сомнение, и мне легче было бы вынести любое объяснение, чем тишину, царившую вокруг меня. В конце концов мною овладело нетерпение, но решив соблюдать все меры предосторожности, я тихо постучал в дверь и столь же тихо обратился к служанке, которая мне открыла. Я осведомился у нее, долго ли пробудет здесь мадемуазель, и она ответила мне, что ей это неизвестно, но что ее хозяйка не привыкла так поздно терпеть девиц в своем доме. От ее ответа меня бросило в дрожь. Но у меня хватало сил все так же осторожно выведать у нее еще кое-какие сведения, которые окончательно просветили меня относительно того, в какое ужасное место я попал. Не могу вам передать, чего мне стоило сдержать крики гнева и не впасть в другие крайности, хотя вы, конечно, понимаете, до какого исступления могло довести меня подобное открытие. Однако во мне еще теплился остаток надежды, и я стал умолять служанку потихоньку провести меня в прихожую, где ей было приказано находиться. За луидор, который я ей предложил, она охотно согласилась мне услужить, и воображая, будто я тоже вознамерился получить удовольствие, принялась давать мне различные указания, которые я пропустил мимо ушей. Я только попросил ее показать мне, где находится мадемуазель, и она, ни минуты не задумываясь, указала мне на дверь комнаты, выходящую в прихожую.

Рассказывать ли вам далее про мой позор? Я приблизился к двери; свидание происходило с такой беззастенчивой откровенностью, что я был избавлен от необходимости подслушивать. Предметом их оживленной беседы был я. Жалкий негодяй не мог нарадоваться тому, что покрыл меня грязью, и поздравлял себя с победой, в которой, по его мнению, ему слишком долго отказывали.

Короче говоря, я понял из разговора этих благоразумных любовников, что полтора года они из страха не решались преступить определенную черту, и наконец выбрали этот день, чтобы вознаградить себя за столь долгое воздержание, и что мне уготованы лишь объедки с их любовного пиршества.

Можете представить себе мою ярость! Я готов был без промедления заколоть обоих негодяев... Утопить в их собственной крови... Но первый мой порыв сдержала тяжелая, запертая на ключ дверь, и я решил спуститься вниз и отложить расправу до уличных ворот. Ночь, уединенное место — я не сомневался, что месть моя свершится. Я ушел, сказав служанке, что уже слишком поздно и задерживаться долее не могу. Носильщики в нетерпении ожидали у ворот, я поспешил расплатиться с ними и попросил их поскорее удалиться. Ночь была светлая, так что жертвы мои не могли проскользнуть незамеченными. Я встал в нескольких шагах от аллеи, и чем дольше их ждал, тем больше разгорался мой гнев.

Наконец я услышал шаги. При их приближении в сердце моем вскипело жестокое злорадство. Я мечтал пронзить их одним ударом. Но они появились не вместе, сначала я увидел лишь моего недостойного соперника, который оглядывался по сторонам в поисках носильщиков. Я мог бы броситься на него и убить наповал. Но я боялся упустить его сообщницу, это меня остановило, и тут он заметил меня и опрометью бросился бежать, догнать его не было никакой возможности. Я стал горько сетовать, обращая упреки небесам, и, отбросив всякую осторожность, кинулся к воротам, чтобы не упустить хотя бы главную виновницу моих страданий. Бесчестная обманщица, приняв меня за своего любовника, поспешила мне навстречу. Не помня себя, я бросился на нее, и пригрозив перерезать ей горло, если она издаст хотя бы звук, повлек ее к лестнице, ведущей на мост. Я решил бросить ее в реку. Напал я на нее так неожиданно и действовал так стремительно, что сначала она не узнала меня: когда же истина ей открылась, она тут же лишилась чувств и безжизненно повисла у меня на руках. Этим она нисколько меня не растрогала, напротив, еще более усилила мою ярость, потому что тащить ее стало еще труднее, однако покуда я, выбиваясь из сил, волочил ее по лестнице, она пришла в себя. Тут она несколько раз вскрикнула, не слишком громко, потому что была очень слаба и напугана. Наконец вместе с ней я поднялся на мост.

Возможно, она еще не угадала моего намерения, поскольку я не произнес ни единого слова. Но когда я толкнул ее к парапету, она наконец поняла, что я намереваюсь расправиться с нею, и стала яростно сопротивляться; совладать с ней было нелегко. Она схватила мою руку, сжала ее точно тисками, и полузадушенным от страха голосом стала говорить мне все, что по ее соображениям могло меня разжалобить. Я не отвечал ей и, еще тверже решив избавиться от позора, другой рукой прижал ее к парапету и перегнул через него, собираясь подтолкнуть ее еще и коленом. Но в эту минуту я услышал, что кто-то идет по мосту. Она тоже услышала шаги, надежда на помощь удвоила ее силы. Я понял, что месть моя сорвалась, и сердцем моим овладело отчаяние, я был в бешенстве, что у меня отнимают мою жертву, да к тому же предвидел, какой стыд мне суждено испытать, когда меня узнают и о моем приключении станут судачить по всему Парижу; тут я и принял это ужасное решение — броситься в реку самому. Мгновение я еще колебался, не покончить ли одним ударом шпаги с преступницей, которая, наверное, лишь обрадуется моей смерти, но решил, что лучшей местью ей будет мое презрение. Я оттолкнул ее со словами гнева и ненависти и в ослеплении безумия бросился в Сену.