История одного ужина - [7]

— Как именно?

— Совершенно обычным тоном, просто сказал вроде «А ну-ка подавай форель, бездельник толстобрюхий!». Конечно, это может звучать немного оскорбительно, однако же не для существа, лишенного плоти и крови! — Макелла нахмурился. — Кроме того, мы уже выпили не меньше чем по бутылке самосского муската на брата и немного осоловели, по трезвости, как известно, воли языку даешь меньше… Ну и Ланселот этот проклятый и в самом деле по части фигуры немного… великоват, если вы меня понимаете.

— Насколько я понимаю, форель была последним, что покойный господин Иоганес отведал в этой жизни? — поинтересовался Христофор. — Расскажите с подробностями все обстоятельства, они могут иметь значение.

— Обстоятельства… — Макелла хлопнул себя по колену и внезапно помрачнел, точно перед его внутренним взглядом прошли события того злосчастного вечера двухнедельной давности, — не было никаких обстоятельств! Ланселот ушел на кухню, погремел там и вернулся чтобы подавать на стол. Форель выглядела и вправду презаманчиво…

— Порции были распределены изначально?

— Да, каждому полагался свой кусок. Дело в том, что я предпочитаю к форели норманнский горчичный соус, а остальные находят, что он излишне пикантен, поэтому по установленному порядку Ланселот подает рыбу с горчичным соусом только мне.

— Что же ели остальные трое участников трапезы?

— Флавий Диадох приказал подавать без соуса, он заявил, что не желает убивать это чудесное амбрэ всякой гадостью. Евгеник… Помнится мне, он спросил ремулад, хотя, воля ваша, как можно есть с ремуладом печеную форель… Если бы она была отварной… Простите, я отвлекся. Бедняга Агафий всегда предпочитал к рыбе нашараби, хотя это тоже спорный вопрос по части вкуса…

По мере того, как Макелла рассказывал, лицо его темнело, глаза же сохраняли прежний цвет. И судя по тому, как напрягся в своем кресле Христофор, взгляд этот был до крайности неприятен.

— Мы стали есть… Точнее, никто из нас не успел даже куска в рот отправить. Евгеник отпустил какую-то шутку про форель, мы засмеялись… А потом все случилось. Агафий, первым приступивший к еде, вдруг перестал жевать и замер с вилкой и ножом в руках. Мы сидели рядом, поэтому я сразу это заметил. Он изменился в лице, будто… будто… — Макелла попытался подобрать нужное слово, но кажется тщетно. — Словом, будто его что-то душило. Глаза у него сделались совсем белыми. И еще его живот вдруг надулся, и все его тело как-то вообще… надулось, набрякло. Я подумал было, что он поперхнулся костью, привстал было чтоб хлопнуть его по спине, но он… — гость перешел на сдавленный шепот, от которого у меня по спине точно проползла большая мохнатая ледяная гусеница. — Лопнул, как есть… Внутренности, кости… Надулся и лопнул. Я видел, как рвался на нем жилет. С треском, точно под когтями. И живот у него стал такой… как шар. Он и закричать не успел, глаза лишь выкатились, потом кровь из носа… Страшная картина, господа, страшная, не приведи вновь такое увидеть. Наш старый приятель лопнул как перезревший плод, у нас на глазах. А в теле крови и вовсе не было, только что-то белое, густое…

— Значит, крысиный яд? — осторожно спросил Марк.

— Да, — сказал Макелла, немного приходя в себя, — «Минутус пестис». Это выяснилось позже, когда останки бедняги Агафия отвезли в госпиталь. Милицианты сразу предположили, что налицо отрава, потом только оказалось, что это отрава для крыс. Они взяли образец из его тарелки. «Минутус пестис» — «маленькая чума». К тому моменту ее сняли с производства, знаете почему?

Христофор и Марк молча покачали головами.

— Чары в этой смеси приходят в действие как только оказываются внутри желудка. Температура или что-то еще… Но они убивают не сразу. Когда зачарованная смесь оказывается в крови, эти чары рассасываются по всему организму, от пяток до затылка. Такие маленькие, что их даже не увидишь…

Я не стала говорить господину Макелле, что чары не могут маленькими, а равно и большими — момент был явно неподходящий.

— По всему телу… А потом превращают всю жидкость нашего тела в эту белую субстанцию… Кровь, плоть… Ведь там везде жидкость, господа, — гость горько усмехнулся. — Так знаете, почему ее перестали производить? Когда крысы жрали этот яд, их разрывало на части и выворачивало как бурдюки, оттого все склады и подвалы были забиты их потрохами и этой белой дрянью… Потом, знаете ли, все это смердело, гнило… Простите. Современные яды действуют куда чище и быстрее. Но Ланселот предпочел именно этот. Я надеюсь, он сделал это потому, что «минутус пестис» просто случайно оказался у Агафия на кухне, а не потому что нарочно хотел ему причинить наиболее мучительную смерть.

Серв-отравитель? Я поежилась — холодная гусеница заспешила обратно, обернувшись вокруг каждого позвонка. Засохшая веточка укропа уже не навевала сладких видений, да и аппетит в минуту пропал. Проклятая впечатлительность.

Но судя по мрачному виду моих коллег, их этот жуткий рассказ тоже тронул. Какое нелепое и страшное завершение для веселого пира…

— Рассказывайте, — сказал Христофор после паузы, — что было дальше?

— А что могло? — гость пожал плечами. — Прошло несколько минут, прежде чем мы взяли себя в руки и ворвались на кухню. Ланселот, конечно, был там.