История одного предательства, одной страсти и трех смертей - [4]

На следующий год «Посейдон», красивая гостиница, построенная на 6epeгy моря вернувшимся из Нового Света местным уроженцем, превратилась в туристический центр и стала бойким местом. После того как закончилась гражданская война, четыре года терзавшая страну, афинская буржуазия искренне, беззаветно полюбила Спетсес и привила здешним жителям свои привычки и амбиции. Ничто не казалось туристам ни слишком роскошным, ни слишком дорогим. Спирос понял, что мелкий окунь слишком простая еда для таких постояльцев и нужно разнообразить выбор: предлагать мероу, дораду и даже барабульку, необычайно вкусную рыбу, которая может стоить около двадцати драхм за килограмм. И Никос снова согласился с братом.

За полтора года каторжного труда, жертвуя всеми вечерами, когда они не выходили в море, и всеми воскресеньями, работая по двенадцать — пятнадцать часов кряду, Спирос и Никос построили требандири «Два брата». Это был одиннадцатиметровый, самый большой рыбачий баркас из всех когда-либо имевшихся на острове, притом единственный на моторной тяге. Братья приглядели в расположенном неподалеку селении Краниди трактор с двигателем мощностью тридцать пять лошадиных сил. Крестьянин, который собирался перебраться в Австралию под крыло своей укоренившейся там дочери, просто мечтал расстаться со своим сельхозагрегатом. Однако покупателей интересовал исключительно его мотор. Торговались долго, пока в конце концов не ударили по рукам. Новое благоприобретение обошлось купцам в пятьсот драхм. Дорого, но теперь они могли выходить в открытое море в любую погоду и глушить крупную рыбу динамитом.

Накануне несчастья, стоившего жизни обоим братьям Луганисам, раскрылся секpeт тринадцатилетней давности. Секрет, о котором лучше бы было забыть навсегда. Секрет, который мог бы спокойно остаться таковым, не причиняя никому вреда.

Двенадцать человек гостей с трудом уместились за большим столом на дне рождения у Лико-Скило, отмечавшего свое сорокалетие. Они сидели плотно, касаясь друг друга локтями. Братья, у которых к тому времени было по одному ребенку, пришли каждый со своими семьями: Спирос с Магдой и двенадцатилетней дочерью Павлиной, а Никос и Фотини с сыном Арисом. Последний был старше двоюродной сестры на пять лет.

Гости вели себя степенно: неторопливо ели по кусочку, словно дегустируя редкое блюдо, потроха ягненка, пили вино с привкусом смолы, говорили речи, возглашали истины, в справедливости которых не сомневался никто из присутствующих.

Тайна Никоса раскрылась, когда праздник уже подходил к концу, около двенадцати ночи, в один из тех моментов застолья, когда счастье кажется обычным состоянием, бдительность притупляется, а слабости выходят наружу. Дети задремали. Павлина, сидевшая между дядей Никосом и матерью, тоже заснула. Уставшему за день Спиросу хотелось поскорее вернуться домой, и он собрался было уже подать сигнал к отступлению, однако, когда попытался поймать глазами взгляд брата, ему это не удалось.

Никос смотрел на Павлину как заколдованный и улыбался с какой-то отеческой нежностью. «Так не смотрят на дочь брата, — подумалось тогда Спиросу. — На собственного ребенка — да, но не на племянницу». Он проследил за взглядом брата. Никос уже отвел глаза от Павлины и переглянулся с Магдой, потом его взгляд опустился на ее грудь и еще ниже — на живот.

У Спироса даже голова пошла кругом. Он на мгновение зажмурился, потом резко встал из-за стола и бросил раздраженным тоном:

— Уходим!

— Почему? Нам здесь так хорошо, — неуверенно запротестовала Магда.

Спирос не сомкнул в ту ночь глаз. В первое время после свадьбы они с Магдой занимались любовью почти каждый вечер. Хотя его ласки и не были продолжительными, зато бурными.

— Ну, если после этого ребенок не получится, тогда я уж не знаю… — говаривала Магда, улыбаясь.

Но забеременеть не получалось. Магда поехала в Пирей на консультацию. Врач успокоил: с ней все в порядке, ничто не мешает ей стать матерью. После этого Спироса начали терзать сомнения: что, может быть, все дело в его бесплодии? Желание иметь детей сменилось страхом, его страсть пошла на спад, а это немедленно отразилось на эрекции, естественно, в худшую сторону. Жаркие объятья становились все прохладнее, половые акты короче, а с течением времени они и вовсе сошли на нет.

Августовским вечером тысяча девятьсот тридцать девятого года, несмотря на высокую температуру, поднявшуюся из-за солнечного удара, Спирос в полубредовом состоянии занялся с Магдой любовью. По крайней мере, так заявила ему Магда на следующее утро. После этого случая, о котором у него не сохранилось никаких воспоминаний, родилась Павлина. Он сто раз задавал себе вопрос: разве можно забыть, как ты занимаешься любовью, пусть даже в огне лихорадки? Тут явно крылось что-то другое…

Как только он оправился от солнечного удара, Магда стала делать все, что полагается женщине, желающей соблазнить мужчину. Каждый вечер он был вынужден обнимать ее, трогать, ласкать. На малейшее его прикосновение Магда реагировала так, словно Бог вручил ей ключи от рая. «Откуда такая потребность в ласке?» — терялся в догадках Спирос.