История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника - [9]

– За это хвала Господу Богу! – отпарировал Никита. – Ибо наша пани, по крайней мере, будет в безопасности.

Старичок очень долго молчал, задумавшись.

– А! Вероятно! – но странно пожал плечами.

С час так, может, Никита медленно добивался от старца доверия, который наконец сел при нём. Он спросил о мечнике, его богатстве, связях, значении и, слушая, вздыхал. Никита самым естественным образом обрисовал ему своего пана в наипохвальнейших красках. Выслушав, старик положил ладонь на его руку и шепнул:

– Будь, господин, осторожен.

Никита, платя за это доверие, сказал ему на ухо:

– Достаточно на него посмотреть, чтобы самому себе это сказать.

– Это опасный человек, – добавил еврей, – но цыц… и молчок…

Снова пошло тяжело, а Никита поведал о пане и его доброте и благодарности к тем, кто ему честно служат. Еврей слушал. Доверительно спросил его потом, как ему себя вести.

Старик задумался.

– Ты, господин, имеешь разум, – сказал он, – ничего не нужно бояться и быть бдительным. Я вам одно слово скажу. Он тут уже сам себе паном быть хочет… ему гости не нужны. Он может сделать всё, чтобы избавиться от них, а ему ничто не стоит чужая жизнь, потому что совести у него нет… Он хуже татарина…

Затрепетал старик, говоря, и боязливо огляделся.

– Но мы с вами ни о чём не говорили, а старый Авраам ничего не знает.

И погрузил голову в плечи.

– Велите постелить мне соломы в углу, я тут переночую, – сказал Никита.

Пистолет, который всегда имел за поясом, положив сзади под руку, укутавшись буркой, в углу комнаты Никита поздно заснул. Долго не шёл к нему сон, но утомление превозмогло. Оттого, что он лёг рядом с двойным окном, его разбудил рассвет. В корчме также начиналось движение. Он встал как можно скорее, помолился, от водки на утренний холод не отказался, закусил хлебом с чесноком и пошёл в замок.

Солнце уже взошло, когда он стоял в воротах. В доме, напротив, на лестнице стоял как раз Доршак и, призывая людей, кричал, расспрашивая о нём. Увидев идущего, он крикнул издалека:

– А что же в замке-то не ночевали?

– Разве я обязан в этом отчитываться? – сказал спокойно Никита.

– А! Уж я тут подстароста.

– Только не надо мной, – ответил Никита, – с вашего позволения, я тут гость и вашим приказам не подчиняюсь.

– Значит, мне вас слушать! – вспылил Доршак.

– Я тоже приказывать не думаю, – говорил, приближаясь, Никита, – а страха не знаю и никого не испугаюсь.

Посмотрел на него сверху подстароста и немного умолк.

– Что же, плохой был ночлег в замке? – спросил он.

– В корчме мне казалось веселей, – и во всём.

– Тогда вы хотели комнаты для господ посмотреть? – спросил подстароста.

– И на это готов.

– А я ждать вас не имею времени, – подхватил, звеня связкой ключей, Доршак, – я должен ехать.

– Лишь бы ключи, я сам осмотрю, что нужно.

Слыша это, подстароста с гневом бросил связку ключей на ремне с крыльца под ноги стоящему Никите, который, сразу наклонившись, стоял с шапкой на голове и руками в карманах.

Парубок и мальчик в стороне смотрели эту сцену с видимым удивлением, как бы не в состоянии понять смельчака, который сопротивлялся их пану.

Затем Доршак попросил коня и оба бросились ему его подавать. Никита также немного отступил, но не спешил на другой двор, дабы посмотреть, что это будет за конь и всадник. Затем парубок привёл чалого с длинной гривой и хвостом, коня, родом из Турции и по-турецки осёдланного. Потом прибежали борзые и стали перед ним, спустился так же медленно Доршак, похлопал коня по шее, вскочил в седло и, не говоря ни слова, направился к воротам. Тут остановился и обернулся.

– Слышишь, ты! – крикнул он, рукой указывая Никите. – А когда эти ваши гости могут тут быть?

– Не знаю, это в письме стоять должно, мне не говорили.

– А как тебе кажется?

Никита пожал плечами.

– Ничего не знаю, – повторил он.

– Какой же дорогой, какой?

– Этого мне не говорили.

– Сто… съел… а что знаешь? – крикнул Доршак.

Никита, всегда спокойный, зевнул, заслоняясь рукой, (сознательно играл несведущего) и, не спеша, сказал:

– Знаю вот то, что мне нужны комнаты и конюшни и, что увижу, готовить.

Доршак на него посмотрел. Пришпорил коня и поскакал рысью.

Парубок и мальчик, слушающие разговор, не верили своим ушам и от страха втиснулись под навес крыши конюшни.

Только когда подстароста был уже достаточно далеко и на мосту послышался топот, что означало то, что он покинул замок, парубок медленно вышел из укрытия.

Никита, держа в руке ключи, не спеша покружил по замку, чтобы попасть на второй двор. Любопытство и, может, желание послужить Никите, привели за ним парубка, который, осторожно оглядевшись, потащился по его следу.

Отодвинув забор, он входил уже на второй двор, когда рядом с ним очутился парубок.

Был это неуклюжий холоп, видно, с молоду забитый, молчаливый, загоревший докрасна; волосы на голове были коротко подстрижены, лицо и лоб все в морщинах, борода отрасла на дюйм, глаза маленькие, нос сплющенный, выражение лица вполне звериное, но покорное, вместе хитрое и равнодушное. Его покрывали грубая рубашка и брюки. Их поддерживал зелёный ремень. На ногах имел скожны, затянутые ремешком. Из-под сукна видна была грудь, загоревшая так же, как лицо, обросшая волосами, как у животных, впалая и странно сгорбленная. Боязливыми глазами он преследовал прибывшего и, казалось, что хочет с ним переговорить.