История о Михаиле и Андронике Палеологах - [16]

26. Между тем прошел слух о приближении патриарха с избранным клиром и архиереями. Узнав об этом прежде других, Палеолог тотчас выехал далеко навстречу путешественникам и воздавал величайшую честь как патриарху, так и всему священному клиру, идя пешком и держа под уздцы иерейского лошака, пока поезд не остановился, вступив во дворец. Для принятия патриарха назначил он покои царские и, с одной стороны желая выразить ему свое уважение, непрестанно бегал вокруг него и услуживал, а с другой изыскивал настоятельные случаи в назначенное время приближать его к царю, так чтобы он не отлучался ни на час. Патриарх с удовольствием дозволил Палеологу во всех отношениях вести дела опеки не иначе, как он сам того захочет; да то же подтвердил и собор. Тогда опекун вынес дитя и, в присутствии всего собора, посадил его на руки патриарха — в знак того, что настоящие определения об опеке над ним зависят от Совета церковного. Таким же образом многократно выносил он разные регалии, и этим молча указывал на даваемую ему одному власть, которую, если бы патриарх захотел, получили бы другие. С его стороны это был хитрый способ — предоставлять начальство над всем другому, притворяясь, что сам он — лицо подначальное и принимает обязанность по необходимости, когда ее возлагают. Притом, так как содержание патриарха, а особенно архиереев, надлежало отнесть на счет казны, то Палеолог сам брал и выдавал все нужное, вменяя себе в честь выдавать больше надлежащего, и поступал таким образом, снаружи — под предлогом необходимости, а внутренно — с лукавою целью ослепить глаза духовенства подарками и приобресть его расположение. Выдавая им подарки, он ежеминутно располагал их к себе со всею силою; а выражая каждому из них уважение и покорность, в самое короткое время имел их в своих руках и мог вести, куда хотел. В самом деле, между ними не было никого, кто не превозносил бы его похвалами даже и тогда, когда он не присутствовал в общем собрании, кто не признавал бы его достойнее всех править делами государства, кто, кроме других почетных титулов, не титуловал бы его отцом царя. Таковы были плоды ночных его посылок, его внимательности и обещаний в будущем, с величайшими уверениями.

27. Хитростью его замыслов и льстивостью нрава все были так уловлены, что в собрании, в котором иерархи рассуждали о государственной власти вместе с чинами светскими, и обстоятельства требовали найти правителя империи, все духовные особы подавали мнения в его пользу, несмотря на то, что сам он ничего не говорил, и утверждали, что опекуну государства, при таких, какие у него, качествах, нельзя равняться с другими сановниками, но надобно быть возвышенным над всеми величайшею почестью и царским достоинством. Для чего бы стал он ежедневно обеспокоиваться заботами и питать в себе столь сильный страх, говорили они, если бы, принимая под свою опеку такой народ, не имел в виду его пользы? Власть его во всяком случае дело решенное, когда он будет занимать пост выше всех. Опекуну царя позволительно уже величаться деспотом. Чрез это он тем более сохранит чувство любви к тому, кто самым своим рождением назначен царствовать, и воздаст ему благодарность даже за свое достоинство. Что странного носить имя деспота тому, чей дед по матери, деспотствуя, совершил важнейшие подвиги против итальянцев? Разве мы не знаем, как чтит он Бога, как ревнует о добре, как сильно любит монахов и благоговейно чествует все церковное? Свидетель — свойственное ему смирение, его популярность и ко всем кротость. А о щедродательности его и нищелюбии говорит крайняя его бедность. Поэтому хорошо было бы и полезно для государства, если бы опекун царя, кроме чести быть царским отцом, почтен был и другими достоинствами. Так говорили некоторые, — и многими из архиереев одобрены эти слова, как справедливые; подтвердил их и кое-кто из сановников: но прочие спорили и не сходились друг с другом в мнениях. Так, особенно Чамантуры из дома Ласкарисов и с ними Георгий Ностонг, только с трудом, и то как бы нехотя согласились, чтобы Палеолог назывался отцом царя: достаточно утвердили они также за опекуном и достоинство великого дукса; но возложить на него должность с именем царским и почтить его правами, превышающими личное его значение, говорили они, было бы преступление против лиц высоких и почтеннейших. Ведь есть царские дочери, созревшие для вступления в супружество, и их необходимо выдать замуж за людей в государстве видных. Так если они выйдут замуж, то им и самим по себе будет принадлежать право украшаться после супружества такими достоинствами; потому что они — родные сестры царя и потомки трех или четырех царских поколений. Напротив Алексей Стратигопул, Филесы, и с ними Торникии, а особенно ослепленные, питавшие в себе чувство мщения, равно как и те, которые соединены были с Палеологами родством — либо действительным, либо чаемым, сильно противились их представлениям и говорили, что справедливо всячески и полезно будет, если сановнику, близкому к царю и украшенному именем его отца, предоставлено будет и деспотство; потому что лишь под этим условием его будут слушаться все, — и дела придут в надлежащий порядок. Кто захочет повиноваться дитяти, которое еще не может мыслить? Но если бы и повелевающий вместо его оставался частным человеком, — ему, все равно, не оказали бы надлежащего послушания. Итак, надобно подражать плывущим на корабле: эти, сами по себе, свободны и самостоятельны; но, вступив на корабль, они избирают распорядителя и, вверив ему над собою власть, охотно повинуются, как рабы, если он что приказывает; неповинующийся же, как непростительно виновный против деспота, подвергается должному наказанию. Притом, плаватели поставляют его не просто, как одного из всех, но облекают, знаками уважения и дают его званию высокое значение, чтобы другим он мог внушать страх. Так и всякий город и всякая власть получит стойкость только тогда, когда над многими будет поставлен один. А слепцы говорили еще свободнее и смелее. «Не для одного ребенка», сказали они, «все эти хлопоты о такой империи и о таких делах; мы должны теперь подумать о правительстве, чтобы спастись нам самим. Разве неизвестно, в какое бедственное состояние пришла римская империя? Мы лишены своего отечества, целость его погибла и ограничена уже тесными пределами. И все это совершилось при царях, которые, после благополучного плавания, подверглись кораблекрушению потому, что нехорошо управляли своим кораблем. Если же и не до точности хорошее управление сопровождается такими несчастиями, то каких бедствий не обещает отсутствие всякого управления? У нас верность престолу почитается, конечно, делом хорошим; хорошо также спасаться подданным, дав клятву: но если нет спасения, — верность становится напрасною. Какой вред царству, если к его попечителю присоединено будет самое достоинство? Из этого напротив произойдет гораздо больше пользы. Нося почтенное имя относительно дел государственных, он тем более утвердит власть державного: больше, например, будет иметь авторитета в сношениях с послами, в беседе с народами, в предписаниях, даваемых воинам и правителям, и ничего не оставит не установленным по надлежащему, если будет смирять всех своим достоинством. А кто станет управлять другими, как равными, тот не легко навяжет им свои предписания и не будет иметь довольно силы в руке, чтобы наказать противящихся. Мы удивились бы, если бы кто вздумал управлять римскою империею как-нибудь иначе, а не монархически. Пусть бы державный был и не совершен, — он должен предпочесть без сомнения форму монархическую: она, по крайней мере в мнении, будет тверже, как правильная. Наш народ, знакомый с единоначалием, гораздо охотнее подчинится власти одного: однако ж, надобно, чтобы этот один, управляя прочими, превосходил всех силою и достоинством, чтобы он самым своим единством изображал монарха, который, если бы по немощи и не мог управиться со многими, то по своей сосредоточенности побеждал бы их властью. Итак, избранный быть опекуном царя необходимо должен иметь и высокое достоинство. Пусть он был бы взят и из среды нас: оно, все равно, должно принадлежать ему. Что ж? Скажут, будем искать другого, который, не думая о славе собственной, был бы способен принять попечение о благе общем. Но хотя бы он и принял на себя управление государственными делами без царских почестей, — самая необходимость велит ему, как сказано, соединить эти почести с обязанностью опекуна».