История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [56]

Будто продолжая делать то, что делал раньше, я лёг на парту.

Мартовская кошка не касалась меня.

И тем не менее, сил у меня не было.

– О-ох, – пробормотал я.

Слабо.

Я убедился, что в классе никого не было – да и если бы кто-то был, я бы то же самое пробормотал.

Я должен был пробормотать.

Эти переполняющие меня чувства.

– Безнадёжно. Как я и думал, мне нравится Ханекава.

Я должен был вложить это в слова.

Я должен был дать им форму.

– Мне она так нравится, но я не могу её коснуться.

Даже пальцем не могу коснуться.

В лучшем случае, могу щекой тереться о парту.

Не из-за того, что случилось на весенних каникулах.

Не из-за того, что я был спасён и не из-за того, что я считал, что я у неё в долгу.

Не потому, что она милая, и не потому, что я жалел её.

Не эти смердящие логикой причины.

Мне нравится эта девушка.

Я думаю, она мне нравится.

Я чувствую, что она мне нравится.

Я понимаю, что она мне нравится.

– Однако Цукихи права.

И я продолжал тихо бормотать.

Безэмоционально размышляя.

– Ничего не могу поделать, она мне нравится. Но это чувство – не любовь.

Продолжая бормотать, я возродил свою решимость.

Возможно, я решил это с самого начала.

Сейчас я просто заметил нечто абсолютно очевидное.

Мои чувства к Ханекаве стали так сильны… что уже давно переросли любовь.

Я хочу не просто быть с ней вечно.

– Я хочу ради неё умереть.

011

Если вы спросите, как я провёл остаток Золотой Недели, то я отвечу, что стоял на коленях.

С третьего мая, когда я встретил Мартовскую кошку, и до воскресенья, седьмого мая, последнего дня долгих праздников, иными словами – сегодняшнего дня, я всё время простоял на полу.

Я посвятил этому все свои силы.

Я делал это почти пять дней.

Я не знаю, сколько часов это заняло, но думаю, около сотни.

Так много.

Не ел, не пил, в субботу пропустил даже школу, не дрогнув и не задремав, не поднимая лица, как будто каменная статуя, я продолжал стоять на коленях.

Постойте, это же обычное дело.

Об этом не стоит говорить как о каком-то событии, каждому стоит разок-другой попробовать сделать так же. В любом случае, я потратил на это все выходные.

Я буду молиться, чтобы в конце Золотой Недели с меня не потребовали сочинения о том, как я провёл эти дни.

Я уже не в начальной школе, так что едва ли они могли это сделать – и даже если бы мне пришлось, я бы сказал, что провёл Золотую Неделю в таком положении. Я дико извиняюсь перед теми, кто ожидал, что героическая решимость в пустом классе приведёт к великой битве между мной и Мартовской кошкой, но, к несчастью, я знал своё место.

Я знал о нём.

Я был знаком с ним.

Даже если грубость только появившейся Мартовской Кошки поблекла в результате высвобождения стресса, всё же как «человек» я не мог даже сопротивляться ей, не говоря уж о том, чтобы дать бой.

У меня не было шансов против того, у которого не смог выиграть даже Ошино.

Меня просто убьют. Я умру, и на этом всё закончится.

Я хотел умереть ради Ханекавы, но это значило, что я не хочу умирать не ради Ханекавы.

Я не умру просто так.

Я не умру собачьей смертью.

Если мне придётся выбрать – я предпочту кошачью смерть.

И вот так, пока Ошино и Мартовская кошка вели суперсражение в духе оммёдзи, атакуя и спасая людей то в одном месте, то в другом, наступая и отступая без перерывов, я кланялся всеми силами сердца и души, на полной скорости.

Кстати говоря, насчёт объекта поклонения.

Об этом не стоит говорить как о каком-то событии, потому что для возмужавшего юноши это был достойный поклонения объект – восьмилетняя девочка.

Восьмилетняя маленькая девочка.

Железнокровный теплокровный хладнокровный вампир.

Киссшот Ацерола Орион Хеартандерблейд, ставшая жалкой тенью, огрызком самой себя.

Бывший вампир, светловолосая малышка.

На сцене был я, а самой сценой была комната на четвёртом этаже заброшенного здания, руин элитной школы, и я стоял на коленях перед маленькой девочкой-вампиром, сидящей с горьким видом, обхватив колени.

…

Я рассказываю об этом, но могу ручаться, что в аниме этой сцены не будет.

Не знаю почему.

Мне кажется, сюжет милостиво отказался от смеси средств подачи истории. Хотя если задуматься, всё было кончено ещё когда я и мои сёстры копались в поисках скелетов в шкафах друг у друга в самом начале.

Чёрный абзац [76] на целую книгу, что-то в этом духе.

– Что ты делаешь, Арараги-кун? – даже Ошино удивился. – Напомню, что рисковать жизнью и думать, что ты готов умереть – это разные вещи. Я думал, на весенних каникулах ты выучил этот урок.

И снова в этих словах не было иронии или сарказма, никаких намёков, они казались не легкомысленными, а очень нормальными.

С другой стороны, за эти пять дней Ошино сказал мне только это – казалось, будто после каждой битвы с Мартовской кошкой он возвращался сюда, чтобы восстановиться (учитывая, что, как только специалист заканчивал отдыхать, он собирался и тут же уходил – он продолжал проигрывать без сна и почти без отдыха). Однако, поняв моё намерение, он тут же перестал говорить со мной. Даже проходя мимо, он хранил молчание.

Девочка-вампир тоже хранила молчание.

Даже я молчал.

Не говорил ни с Ошино, ни с маленькой девочкой.

Я не мог нарушить тишину и что-то сказать.