История о кошке: чёрная. Семья Цубасы - [39]

Настоящее безумие.

Мы же говорили о семье Ханекавы, где были и трения, и напряжение. Судя по тому, что я услышал днём, там не особо будут рады однокласснику, пришедшему в гости посреди ночи.

В худшем случае…

– Я не рассказывал об этом Ошино. Да и знай он, мне бы все равно пришлось поехать к ней.

Мы не могли обменяться заданиями. Плевать, сможет ли он увидеть Кайи в Ханекаве, посещение дома девушки посреди ночи – это перебор даже для такого хитрого старого лиса, как Ошино.

Он и так был подозрительным стариком, а после того, как несколько недель прожил в заброшенном здании, внешне он стал ещё грязнее, чем был при нашей первой встрече на весенних каникулах.

Крайне подозрительный тип.

Возможно, бродяга.

Возможно, наследник стиля Хитэн Мицуруги [61].

Другое дело я. Даже если обо мне сообщат в полицию, все сочтут это просто детской шуткой. Воспользуюсь тем, что я несовершеннолетний.

– Кроме того, Ханекава не зря назвала меня цыплёнком – я вряд ли смог бы осквернить могилу.

То есть, подходящий человек оказался в подходящем месте.

Успокоившись, я остановил велосипед. Судя по адресу под светофором, именно здесь жила Ханекава.

Этикет гостя, в котором и так пришлось бы импровизировать, был всё ещё не самой главной проблемой.

Сначала мне нужно было найти дом Ханекавы.

Что я говорю…

Как будто это так просто.

Нужно было покрутить педали.

Я был в спальном районе – и пусть с велосипедом, я недооценил расстояние, наивно полагая, что это просто – катать от дома до дома и читать таблички с именами.

Я как будто пытался открыть четырёхзначный кодовый замок, полагаясь лишь на упорство.

Моё сердце не выдержит на полпути.

Кроме того, с замком у меня хотя бы была некая гарантия – со временем я найду правильный код. Но насчет местонахождения дома Ханекавы я мог здорово ошибиться.

Мы же всё-таки говорим о Ханекаве.

Может, она вообще действовала так, чтобы я не смог догадаться, где она живёт. Насколько же она мне не доверяла?…

Как будто я и правда маньяк.

– Боже мой. Бесхвостый кот… Был у него хвост или нет? Это же просто кошачий хвост.

С этими словами я снова нажал на педали.

Мне нужно было ехать медленно, осторожно, аккуратно притормаживая, чтобы прочитать имена на табличках, но прямо сейчас я об этом не задумывался.

У вампирского зрения был динамический обзор – даже поле зрения как будто стало шире. Конечно, это не обман, но я был уверен, что не пропущу ни одной таблички по сторонам.

Распалившись настолько, что захотелось сделать ещё круг, не оставив камня на камне, проверяя все двери от начала да конца, я оттолкнулся от земли.

Один человек проверяет дверь за дверью.

И плевать, если моё сердце разорвётся.

По сравнению с тем, что Ханекава сделала для меня во время весенних каникул, трещина в сердце – не проблема.

Моя решимость, впрочем, потратилась впустую.

Моя решительность каждый раз приводила к бегу по кругу.

Запоздалые усилия.

Если бы я правда беспокоился о Ханекаве, если бы я правда хотел ей помочь – и неважно, сказала бы она мне или стала презирать после этого – я должен был силой ворваться в её дом.

В самом деле.

Слишком поздно.

– Ой.

Это случилось сразу после того, как я свернул с главной улицы. Я катился в полном одиночестве, когда передо мной внезапно…

Внезапно.

Будто напав из засады.

Резко.

Беспричинно.

Появилась она.

Отрицая всякую логику – она появилась.

Нет, она просто была там – оно было там, так что говорить, будто она решила появиться передо мной, будто она ждала меня, будет несправедливо.

Это будет крайне эгоцентрично.

Мир не крутится вокруг меня.

Это не было неизбежно и не было совпадением.

Просто наши пути в силу обстоятельств пересеклись, вот и всё. Я для неё был всего лишь незначительной, микроскопической сущностью, не заслуживающей внимания.

Как человек для Кайи.

Посреди ночи, когда даже освещению уличного фонаря доверять было нельзя.

То, что освещала фара на руле велосипеда – то, что ты скрываешь ее сущность.

Ты уже знаешь её, старосту среди старост.

Ханекаву Цубасу.

– Ой… но…

Но даже в этом случае, никто бы не признал в ней Ханекаву.

Даже ее родители не узнали бы эту девушку.

Эта деталь была очень иронична.

– Ты… Ханекава?

Она была белой.

Она была белой.

Она была белой.

Эта сущность была чисто белой.

Белой, как свадебное кимоно.

Это не метафора уровня Золотой Недели, но то, что люди называют «играть со снегом» [62].

Красивые волосы Ханекавы, чёрные, как крыло ворона, были белыми, как будто прозрачными… кожа Ханекавы, которая и в обычных обстоятельствах была бледной, стала болезненно белой.

Она трансформировалась.

Только бюстгальтер и трусики. Тело, уничтожающее мысли, словно только что вылетевшее из ванной, без туфель или чулок – лишь бельё, контрастирующее с кожей, было чёрным.

Оно выделялось.

Излишне… чёрное.

Но я узнал этот чёрный.

Это несомненно цвет белья, которое было на Ханекаве днём – я не смог бы его забыть.

Тёмно-чёрный, засасывающий тебя внутрь.

Бельё не было определяющим фактором, но я был уверен, что существо передо мной было Ханекавой Цубасой.

Форма бёдер – нет, неважно.

И даже если важно, я всё равно остановлюсь.

Беда.

Дело было не в том, что она была в одном белье или что цвет её волос полностью изменился и был слишком естественным для краски – самой большой бедой были…