История Невского края - [94]
Более того, придав постаменту форму набегающей волны, Фальконе ввел в свое творение мотив покорения водной стихии, который был существен и для петровского царствования в целом, и для строительства Петербурга. В поэме Пушкина «Медный всадник» этот мотив оборачивается противоположной стороной: покоренная стихия вырывается из-под спуда и мстит за свое порабощение.
Необходимо обладать большой творческой смелостью для того, чтобы использовать в качестве постамента дикую каменную глыбу. Этот элемент памятника резко противостоит уже ставшей к тому времени характерной для облика Петербурга регулярности, правильности, математической выверенности.
Размеры и тяжесть камня, предназначенного стать основанием памятника, и соответственно трудность, с которой его доставили на свое место, тоже были превращены в эстетический фактор. Все этапы добывания и транспортировки Гром-камня зарисовали и воспроизвели в гравюрах. Еще до открытия памятника, в 1777 году, в Париже была издана книга руководившего этими работами грека Ласкари, в которой описан весь процесс перевозки камня; об этом же рассказывалось в других книгах и в газетах; наконец, по случаю успешной доставки постамента была выбита медаль с надписью «Дерзновению подобно». Решение уникальной для того времени технической задачи по перемещению исполинского камня по суше и воде служило примером силы человеческого разума, способного совершать чудеса, подобные божественным. Как чудо, как акт божественного творения представлена доставка Гром-камня в Петербург в сочиненной Василием Рубаном «Надписи к камню, назначенному для подножия статуи Петра Великого»:
Немаловажно и то, что избранный для постамента камень имел собственное имя — Гром-камень, которое активно использовалось в многочисленных текстах, описывавших сооружение и открытие памятника. Согласно этим источникам, название камень получил благодаря тому, что был некогда расколот ударом молнии (получившийся в результате этого скол создал для Фальконе наклонную плоскость в задней части постамента). Наличие имени придавало скале некоторую индивидуальность, она становилась как бы неким одушевленным персонажем, с которым дерзкие люди вступали в противоборство.
Интересно, что, еще находясь на изначальном месте в лесу близ Лахты, Гром-камень был объектом суеверного почитания местных финноугорских жителей. Конечно, как справедливо замечает Д. Л. Спивак, связь камня и образов змеи и коня, включенных в фальконетовский монумент, с магической культурой финских народов, издревле населявших приневские земли, вряд ли осознавалась создателями памятника. Но в последующее время эта связь порой всплывала на поверхность, о чем свидетельствует, например, известная строка поэта М. Волошина о Гром-камне: «Алтарный камень финских чернобогов…»
Вид Гром-камня во время перевозки. Гравюра Я. ван де Шлея по рис. Ю. М. Фельтена. 1770-е гг.
Перевозка Гром-камня. Гравюра. Из книги: Карбури (Ласкари). Monument élevé à la gloire de Pierre-le-Jrand… Париж, 1777 г.
Для людей же второй половины XVIII века, вероятно, большее значение имели рассказы о том, что Петр I якобы неоднократно поднимался на Гром-камень, чтобы обозревать окрестности во время боевых действий против шведов.
В традиционную композицию конного монумента Фальконе вносит довольно много необычных элементов, одним из которых является извивающаяся под копытами коня змея. Вылепленная Гордеевым по эскизам Фальконе змея выполняет важную конструктивную роль — придает устойчивость всей композиции, создавая дополнительные точки опоры. Но при этом змея является и важным смысловым элементом, толкование которого впоследствии нередко уходило весьма далеко от той аллегории, которую желал представить Фальконе. Для скульптора, как это явствует из его переписки с Екатериной, змея символизировала зависть, которую Петр Великий «мужественно поборол». А. Н. Радищев, присутствовавший при открытии памятника и описавший его в своем «Письме к другу, жительствующему в Тобольске…», трактовал змею как «коварство и злобу, искавшие кончины его <Петра> за введение новых нравов». А почти через полтора столетия в рассуждениях философа и публициста Г. П. Федотова змея стала обозначать не только противников петровских реформ, но и противников царизма вообще, превратившись таким образом в метафору революции.
Поместив змею под ногами своего героя, Фальконе неосознанно придал ему сходство с определенным типом мифологического героя. Змееборец — один из древнейших мифологических образов, известный и античности (Геракл), и европейскому Средневековью (Беовульф), и христианской традиции (св. Георгий), и русскому фольклору (Добрыня). Победа над змеем является одним из подвигов культурного героя — титана, дарующего людям огонь, обучающего их земледелию, строительству жилищ, наукам и искусствам. Реформаторская деятельность Петра в каком-то отношении уподобляла его подобным мифологическим героям, и появление на памятнике змеи еще более подчеркивало это подобие. Отчетливую параллель «Медного всадника» с образом Георгия Победоносца, издревле считавшегося покровителем Москвы, использовал А. А. Блок в стихотворении «Поединок», метафорически изображая борьбу Москвы и Петербурга как схватку Георгия с Петром.
