История Невского края - [92]

».

Заведенный в колониях уклад жизни отличался большой упорядоченностью и строгостью. Избиравшийся в каждой колонии староста (шульц), его выборные помощники и десятские тщательно следили за соблюдением противопожарных и эпидемиологических правил, состоянием дорог и мостов, порядком в домах, во дворах и на прилегающих территориях, а также за поведением колонистов, пресекая пьянство, картежные игры и даже чрезмерно частые сборы гостей. Каждую субботу в определенное время все жители колонии выходили из домов для уборки участка улицы перед своим двором. Сами собою утвердились неизменный распорядок дня и обязательные элементы внешнего вида колониста (шейный платок, жилет, белый фартук).

Все это довольно сильно напоминает устройство печально знаменитых аракчеевских военных поселений, создававшихся примерно через полвека после появления немецких колоний. Однако сходство здесь исключительно внешнее: военные поселяне жили в своем доведенном до абсурда порядке по принуждению; немецкие колонисты имели гарантированное право выйти из колонии в любое время и уехать. «Буде которые из переселившихся и вступивших в Наше подданство иностранных, пожелали выехать из Империи Нашей, таковым всегда свободу даем, с таким однако ж при том изъяснением, что они повинны, изо всего благо нажитого в Империи Нашей имения, отдать в казну Нашу, а именно: живущие от одного года и до пяти лет — пятую часть, от пяти до десяти и далее — десятую, и потом отъехать, кто куда пожелает, беспрепятственно», — говорилось в манифесте 1763 года. Как справедливо замечает Д. Л. Спивак, жизненный уклад немецких колоний «соответствовал тому представлению о разумном порядке, которое было воспринято немецкими крестьянами с младенческих лет — и, как следствие, обычно не вызывал у них протеста».

Таким образом, немецкие колонии явились устойчивыми вкраплениями европейской социальной культуры в российскую жизнь. Заметим, что их укоренение наименее болезненно произошло именно в Санкт-Петербургской губернии. В других местах, например вблизи Саратова, Канцелярия опекунства иностранных колонистов вынуждена была улаживать конфликты с жителями, не желавшими пускать пришельцев на отведенные им земли.

Приглашая иностранных поселенцев в свою державу, императрица выполняла все ту же программу просветительского синтеза России и Европы. «По мысли Екатерины, — пишет историк А. Б. Каменский, — колонисты должны были продемонстрировать русскому обществу преимущества свободного труда, стать образцом высокой культуры сельскохозяйственного производства». При этом воздействие немецких колоний на окружающую их социальную среду отнюдь не ограничилось только передачей аграрных или промышленных технологий: сам по себе образ жизни колонистов, характер взаимоотношений между ними не могли не произвести впечатления на соседей, привыкших к иному стереотипу поведения.

К этому следует прибавить, что екатерининские манифесты призывали в Россию отнюдь не только земледельцев: «Коль скоро прибудут иностранные в Резиденцию нашу, и явятся в Канцелярию опекунства, или в другой какой пограничной Наш город, то имеют объявить решительное свое намерение, в чем их желание состоит, записаться ли в купечество или в цехи, и быть мещанином, и в котором городе, или поселиться колониями и местечками на свободных и выгодных землях для хлебопашества и других многих выгодностей, то все таковые, по их желаниям, немедленное о себе определение получат». Благодаря этому призыву число немцев, а также представителей почти всех крупных европейских народов в Санкт-Петербурге существенно увеличилось. В Петербурге «не редкость услыхать <…> греков, итальянцев, англичан, голландцев, азиатов, говорящих на своем наречии», — писал в своих «Секретных записках о России» К. Массон. По его наблюдениям, среди петербуржцев иностранного происхождения существовало своеобразное «разделение труда»: «В Петербурге немцы — художники и ремесленники, в особенности портные и сапожники; англичане — седельные мастера и негоцианты; итальянцы — архитекторы, певцы и продавцы картин и проч.» В качестве одного из типов петербургского ремесленника часто приводится образ булочника-немца, запечатленный в произведениях русской литературы. Сформировался этот тип именно в екатерининское царствование.

На протяжении XVIII–XIX веков немцы составляли самую крупную диаспору в нашем городе, их численность в XVIII веке составляла 5–15 тысяч человек, а в следующем веке возросла до 50 тысяч. Петербург столичного периода был немыслим без немецкой составляющей. Ее влияние сказалось, возможно, в появлении некоторых характерных черт петербургской манеры поведения, скажем, известной церемонности и сдержанности. То же касается и языка: «Особенности старой петербургской речи по сравнению с московской иногда объясняют тем, что в столице империи Санкт-Петербурге было много немцев, и поэтому петербургское произношение больше ориентировалось на орфографию, чем на произношение», — отмечает языковед П. А. Клубков. Многие специфические петербургские обычаи и привычки также нередко обуславливались немецким влиянием; например, Н. А. Некрасов в 1844 году писал, что отличающая всех петербуржцев, включая самых бедных, любовь к употреблению кофе получила распространение от живущих здесь немцев.