История Невского края - [74]
Тем не менее, возвратив себе неограниченную самодержавную власть, Анна поначалу не собиралась возвращать столицу в Петербург. Вскоре после коронации, состоявшейся 28 апреля 1730 года в Успенском соборе Кремля, она заговорила о том, что будущей зимой поедет в Петербург с тем, чтобы через некоторое время уже навсегда вернуться в Москву. Однако все произошло совсем не так: торжественный въезд императрицы в Петербург состоялся лишь 16 января 1732 года, и главная царская резиденция осталась здесь уже навсегда.
Анна Иоанновна, императрица. Гравюра И. А. Соколова. 1740 г.
Первоначальные планы официального возвращения столицы в Москву связаны были с тем, что Анна восходила на российский престол не как наследница Петра Великого, а как дочь его старшего брата Ивана, посаженного на трон рядом с Петром восставшими стрельцами в 1682 году. Новая царица, таким образом, еще в большей степени, чем Петр II, внук Петра I, олицетворяла возврат к допетербургской старине. Но довольно быстро Москва как место постоянного пребывания двора перестала устраивать Анну Иоанновну, и она предпочла ей невскую столицу.
Причина, по всей вероятности, заключалась в уже отмеченной нами силе московской аристократии, сохранившей несмотря на петровское давление косный и внутренне независимый дух. В Петербурге же, как мы помним, царила весьма демократическая, если не сказать плебейская, атмосфера, значительно менее благоприятная для аристократического фрондерства. На берегах Невы императрица в большей степени могла чувствовать себя единовластной повелительницей, чем в древней Москве.
Впрочем, не только московская аристократия, но и нижние слои общества первопрестольной были склонны диктовать царям свою волю, причем в весьма категорической форме народного бунта, вся бешеная энергия которого обычно направлялась не на самого помазанника, а на его ближайшее окружение. Здесь была жива память о предшествующем столетии, вошедшем в русскую историю как «бунташный век». Еще при Петре II испанский посол герцог де Лириа был убежден, что пребывание в Москве представляет большую опасность для царского фаворита Ивана Долгорукова и его семьи, «потому что если с царем случится какое несчастие, то они пропадут совсем, ибо общая ненависть к ним так велика, что народ передушит их всех; но в Петербурге, какое бы ни случилось несчастье, он и весь род его не подвергнутся никакой опасности». При этом Долгоруков был русским, а фаворит Анны Иоанновны, Эрнст Иоганн Бирон, — инородцем (немцем), к которым, как мы помним, вообще отношение в Москве сложилось весьма неприязненное. К тому же сердечная привязанность рано овдовевшей царицы считалась весьма уязвимой, с точки зрения ортодоксальной православной морали: Бирон приехал в Россию вместе с женой и тремя детьми>[166]. Е. В. Анисимов в документах из архива Тайной канцелярии нашел указание на то, что одной из причин переезда двора в Петербург стал случайно подслушанный Анной и Бироном разговор гвардейцев, возвращавшихся после тушения небольшого пожара во дворце и говоривших между собой о временщике: «Эх, жаль, что нам тот, который надобен, не попался, а то буде его уходили!» Известно также происшествие, которое, скорее всего, было покушением на жизнь императрицы: карета, ехавшая первой в ее кортеже, направлявшемся из Измайлова в Москву, провалилась в какое-то подобие волчьей ямы. Обычно первой ехала карета самой Анны, так что от возможной смерти или увечья ее спас только случай.
Э. И. Бирон. Гравюра И. А. Соколова. Около 1740 г.
К этому следует добавить, что жившая в Курляндии очень скромно, если не сказать бедно, Анна явно имела склонность к роскоши и пышности. В пору ее молодости ей довелось быть свидетельницей и участницей многих шумных торжеств, устраивавшихся Петром в Петербурге; одним из них была и ее собственная свадьба. Хотя и в Москве было где разгуляться, все же Петербург манил бывшую герцогиню своим парадным блеском.
С возвращением двора, правительства и гвардии на берега Невы жизнь здесь вновь приобрела столичную оживленность. Активизировалось строительство зданий, среди которых роскошью и размерами выделялся перестроенный из дома Апраксина по проекту Ф. Б. Растрелли Зимний дворец. С небывалым размахом даже по сравнению с петровским временем стали проходить фейерверки и пышные придворные празднества.
Самым знаменитым петербургским событием десятилетнего аннинского царствования была состоявшаяся зимой 1740 года в специально построенном Ледяном доме потешная свадьба придворного шута, князя Михаила Алексеевича Голицына по прозвищу Квасник и одной из царицыных приживалок, калмычки Авдотьи Ивановны Бужениновой. Нередко это представляют как пустую забаву, каприз сумасбродной и неумной императрицы. Однако вдумчивый анализ, основанный на исторических документах, позволяет увидеть в затее Анны Иоанновны обширный и многообразный смысл, далеко выходящий за рамки простого увеселения.
Шутовская свадьба была включена в череду проходивших в Петербурге торжеств по случаю завершения долгой и изнурительной войны с Турцией:
— 27 января в Петербурге было получено известие о ратификации Константинополем мирного договора, заключенного ранее в Белграде; в этот день в Петербург торжественно вошли возвратившиеся из похода войска; палили из пушек, вечером запускали фейерверк;
