История нашей еды. Чем отличались продукты советского времени от сегодняшних - [36]

В то неспокойное время милиция, как и вся страна, была ослаблена и деморализована, до судов большинство таких дел не доходило. Оставался один выход – самим становиться сильными. Благодаря хорошим связям с начальником петербургской милиции Аркадием Крамаревым я создал службу информации и безопасности. Мы прошли обучение, аттестацию, нам разрешили создать оружейную комнату, выдали пистолеты ПМ и помповые ружья. Так что все знали, что охрана у нас на молокозаводе не с газовыми пистолетами.

Ну и сам я не лез на рожон. В политику не совался, чтобы не зависеть от всех этих выборов-перевыборов. За словами следил (в 90-е очень много крови лилось даже не из-за бизнеса, а из-за того, что кто-то кому-то что-то не так сказал – обозвал, оскорбил). С наличкой старался не связываться. Алкоголем не занимался, хотя в то время кто только водку или вино не разливал. Мне Анатолий Пониделко, другой начальник петербургской милиции (у него еще жена руководила местным филиалом Банка Москвы), предлагал наладить выпуск шампанского с какими-то его знакомыми итальянцами. Я отказался, сказал ему: «Не хочу, чтобы меня посадили. Свяжешься с алкоголем, а потом от вас же кто-нибудь за мной и придет». Так что бизнес у нас был некриминальный. Самое главное тогда было держать свое слово, не обещать того, чего не можешь выполнить. Больше всего в то время мы боялись за семьи. Они были беззащитны – дети ходили в школу, жены – на работу.

В городе шла война за торговые точки. Они все были под кем-то. Ты продукцию им отгрузил, а они тебе деньги не платят. Ну и с кем разбираться? Понятно, что не с директором магазина. Поэтому приходилось встречаться и как-то регулировать эти вопросы с «контролирующими инстанциями». Мне доводилось вести переговоры даже с такими серьезными людьми, как Малышев, Кумарин (им приписывали руководство соответственно малышевской и тамбовской группировками). И хочу сказать, что у меня было очень мало потерь из-за магазинных долгов.

Уговоры Собчака и «мудрость» Березовского

Очень важно не романтизировать 90-е годы. Для бандитов они, наверное, и были лихими, как и для тех, кто скупал ваучеры на предприятиях. А для всех остальных это просто была катастрофа. Я бы сравнил 90-е годы с войной. По нашей земле будто враг прошел. Сколько народу умерло раньше времени. Кто-то не родился, кто-то убился, спился, недоучился, потерял работу из-за того, что закрылось его предприятие, и потом мыкался. Ленинградская область до сих пор не оправилась от этой войны. Например, не восстановила доперестроечное поголовье крупного рогатого скота. Тут и там еще можно увидеть руины ферм, пионерлагерей, военных городков, бывших жилых поселков.

Я думаю, весь этот кризис был спланирован и подготовлен. Сначала наша власть своими решениями создала внутри страны нетерпимую обстановку для промышленности, сельского хозяйства и вообще для жизни людей. А потом, когда ситуация ухудшилась до предела, когда народ был доведен почти до голода и нищеты, ему, как утопающему, предложили две спасительные соломинки – свободный рынок и помощь Запада. Это была колоссальная ломка сознания. Советский народ был подготовлен к тому, чтобы есть и пить любую гадость, а советские предприятия – к тому, чтобы быть скупленными за бесценок.

Я возглавил молокозавод «Роска» в 1990 году. К тому моменту его только-только сдали в эксплуатацию. С кучей недоделок, как обычно и происходило в позднесоветское время. Перечень недоделок содержался в акте о вводе объекта. Предполагалось, что строители устранят их в течение года. Но после путча августа 1991-го СССР рухнул, и строители больше не объявились. Завод даже не был огорожен забором. Вот уж пришлось побегать, помучиться, чтобы привести предприятие в божеский вид. Только мы все наладили и стали нормально работать, прилетает к нам в 1993 году в гости на своем самолете французский миллиардер Антуан Рибу, владелец группы BSN, в состав которой входила и фирма «Данон». Побывал у нас на заводе и сообщил мэру города Анатолию Собчаку, что хотел бы его купить. Представители мистера Рибу облазили все наше предприятие сверху донизу и предложили цену – один миллион долларов. Оборот группы BSN составлял десятки миллиардов долларов. А нам – за новый завод из нескольких корпусов с сырьевой и клиентской базами, с хорошей инженерией и подъездными путями – всего миллион. Сумма как за средненького футболиста. Я отказался. Тогда раздался звонок мэра Петербурга Анатолия Собчака. Он, как оказалось, был знаком с мистером Рибу через Галину Вишневскую. Собчак пригласил меня в Смольный, стал уговаривать: «Ты чего, Алексеич. Такой партнер, как мистер Рибу, очень выгоден для нашего города. А у твоего завода все равно финансовое положение шаткое. Много проблем, надо кредиты возвращать». Но я уперся: «Ничего, выкарабкаемся». Тогда французы помимо миллиона долларов предложили мне лично сохранить должность на заводе после его продажи, зарплату в 3 тысячи долларов (в то время огромная сумма), французское гражданство и квартиру в Париже. Я отказался. В итоге завод французы купили спустя лет десять за много миллионов, только это уже другая история.