История моей жизни - [20]

Во время пребывания в Стьюбенвилле я узнал, что мой отец отправился через Уиллинг в Цинциннати, чтобы продать сотканные им скатерти. Я спустился к реке и стал дожидаться судна, на котором поздно вечером приехал отец. Я еще сейчас помню, как мне было больно, когда я увидел, что он приехал на палубе, чтобы не платить лишних денег за билет в каюте. Я был огорчен до глубины души, что такой человек принужден совершать переезд в подобных условиях. Но я утешился своей любимой мыслью.

— Ничего, отец, — сказал я, — недалеко то время, когда вы с матерью поедете в собственной карете.

Мой отец был человек очень застенчивый, сдержанный и (как настоящий шотландец) очень скупой в выражении похвалы из боязни сделать своих сыновей высокомерными. Но стоило ему растрогаться чем-нибудь, и он совершенно терял власть над своими чувствами. Это случилось и теперь. Он взял меня за руку, посмотрел на меня взглядом, которого я никогда в жизни не забуду, и сказал медленно и тихо:

— Эндрю, я горжусь тобою!

Голос его дрожал, и казалось, что он стыдится своих слов. Когда он пожелал мне спокойной ночи и велел вернуться в контору, я с растроганным чувством увидел, что глаза его влажны. В течение многих лет слова его звучали в моих ушах и согревали сердце. Мы понимали друг друга. До чего, однако, сдержанны шотландцы! Чем глубже они чувствуют, тем меньше говорят, и хорошо, что это так. Есть священные глубины, освещать которые было бы святотатством. Молчание часто бывает красноречивее слов.

Вскоре после возвращения в Питсбург я познакомился с замечательным человеком — Томасом А. Скоттом, который по справедливости должен считаться гением в своей области. Он приехал в Питсбург в качестве начальника отделения Пенсильванской железной дороги. Между ним и главным директором дороги мистером Ломбертом в Алтуне поддерживались оживленные телеграфные сношения. Благодаря этому мистер Скотт часто заходил по вечерам на телеграф, и нередко случалось, что как раз в это время дежурил я. Однажды, к моему великому удивлению, один из его помощников, с которым я был знаком, сообщил мне, что мистер Скотт спросил его, не соглашусь ли я занять у него место секретаря и телеграфиста. В ответ на это мой знакомый сказал:

— Совершенно невозможно, ведь он служит телеграфистом!

Но я немедленно возразил:

— Вы напрасно поторопились! Я могу поступить к нему, потому что мне очень хотелось бы бросить эту службу. Пожалуйста, передайте это мистеру Томасу Скотту.

Таким образом, 1 февраля 1853 года я перешел на службу к мистеру Томасу Скотту в качестве секретаря и телеграфиста с ежемесячным окладом в 35 долларов.

Глава 5 На железнодорожной службе

Итак, я покинул тесную телеграфную контору и сразу очутился в вольном мире. Мне было тогда восемнадцать лет. Для меня началась новая жизнь, совершенно не похожая на ту, которой я жил до тех пор.

Вскоре после моего поступления на железнодорожную службу мистер Скотт послал меня в Алтуну за ежемесячными ведомостями жалованья и чеками. В то время железная дорога через Аллеганские горы была еще не закончена, и пришлось ехать по холмистому предгорью, что делало для меня эту дорогу чрезвычайно интересной.

На обратном пути со мной произошло приключение, чуть не погубившее мою служебную карьеру. Получив ведомости и чеки, я отправился обратно в Питсбург. Так как пакет оказался очень объемистым и не влезал в карман, я засунул его под жилетку. Я очень увлекался в то время ездой по железной дороге и с особенным удовольствием путешествовал на паровозах. Итак, я влез на локомотив, и мы двинулись в путь. Дорога была очень тряская. Вдруг я вспомнил про пакет, ощупал жилетку и к своему ужасу обнаружил, что он исчез.

Я понимал, что этот случай может мне дорого обойтись. Данное мне поручение было актом доверия, и я должен был беречь ведомости и чеки как зеницу ока; их исчезновение, понятно, должно было произвести уничтожающее впечатление. Я крикнул машинисту, что пакет, вероятно, вывалился за милю или две отсюда на полотно дороги, и попросил его поехать обратно. Добряк согласился. Я внимательно оглядывался по сторонам, и на берегу реки, у самой воды, действительно увидел пакет. Едва веря глазам, я соскочил с паровоза и поднял его. Он был цел и невредим. Нечего и говорить, что я уже не выпускал его из рук, пока мы не доехали до Питсбурга. Машинист и кочегар были единственными, кто знал о моей оплошности, они дали мне слово молчать об этом происшествии. Лишь много времени спустя я решился сам рассказать эту историю. Если бы пакет упал лишь на несколько футов ближе к реке и был унесен водой, потребовались бы годы добросовестной работы, чтобы загладить впечатление от этой единственной оплошности. Я лишился бы доверия людей, от отношения которых зависела моя дальнейшая судьба. Мне кажется, это происшествие научило меня впоследствии не относиться строго к ошибкам начинающих. В таких случаях я всегда думал о том, что моя жизненная карьера сложилась бы, может быть, совсем иначе, если бы счастливая случайность не помогла мне тогда найти оброненный пакет на берегу реки.

Я с юных лет был ожесточенным противником рабства и с восторгом приветствовал первый съезд Республиканской партии, состоявшийся в Питсбурге 22 февраля 1856 года, несмотря на то что сам в то время еще не имел права голоса. Стоя на улице, я оджидал появления знаменитых участников съезда — Уилсона