История моей смерти - [28]

Проснулся я, когда был вечер — того же, а может и следующего дня. Голова опять болела, и рана на животе тоже растревожилась. Гаспар сидел рядом, на скамье, и деловито чинил какую-то кольчугу, заплетая прорехи. Я распознал доспех как Овейновский — и снова чуть не завыл.

Но делать было нечего. Снова бросаться на старика я не мог — слишком жива оказалась память о предыдущей попытке. К тому же я хотел пить, и несмотря на то, что Гаспар — враг, воды мне больше не у кого было попросить.

Я попил и решил разумно поговорить с ним. Спросил самым своим мягким голосом, что происходит в моем поместье. За что повесили Овейна? Кто здесь оставлен за главного? А кроме того, что теперь будет со мной?

О самом главном я спросить не решался — не слышно ли чего о моем брате и о помощи от сэра Руперта.

Впрочем, если бы я и спросил, мало было бы толку. Потому что Гаспар все равно ни на один вопрос мне не ответил. Он продолжал, коротко взглядывая на меня желтоватыми глазами, тереть кусочком кожи стальную пластину, и молчал. Придя в отчаяние, я замолчал и отвернулся к стене. Тут только заметил, что одеяло испачкано в крови. Вскоре увидел я и источник крови — новый, едва запекшийся глубокий порез на своем запястье. Я хотел спросить старика, что это — но не стал лишний раз перед ним унижаться. Просто стал думать о том, как весело было отмечать свои именины — в «Красном льве», в компании друзей, всю ночь напролет до самого рассвета. А рассвет пришел алый, сияющий, и мы с Роландом поднялись на городскую стену, где друг спел для меня новую рассветную песню — и это тоже была правда, и ее у меня нельзя было отнять.

Я надеялся, что старик уйдет. Но нет — на этот раз он разостлал на скамье одеяло и улегся спать в моей комнате. Заснул Гаспар быстро, куда быстрее, чем я, и всхрапывал во сне, а я нашел время, чтобы втайне от него поплакать о сэре Овейне.

Так Гаспар, страшный молчаливый старик, поселился у меня в спальне. Днем он иногда уходил, даже надолго, но ночевать всегда возвращался ко мне. Кроме него, я не видел ни души. В его отсутствие я добирался до окна и смотрел вниз, на свой странно пустынный двор. Один раз я окликнул двух егерей, отводивших лошадей в конюшню прямо под окном; они остановились и подняли было головы — но тут сзади меня снова огрели по голове, и поговорить так и не удалось. Очнулся я таким слабым, что даже не мог сам добраться до ночного горшка. А на руке красовался новый запекшийся порез.

Как же я ненавидел Гаспара, своего немого тюремщика! По ночам — мне казалось, что прошло много лет пленения — я лежал и измышлял, как бы подкрасться и убить его. Но беда в том, что я совсем ослабел и был безоружен; к тому же старик спал удивительно чутко. Стоило мне заворочаться в постели, как храп его тут же утихал.

Не в силах спать, ночи я использовал для размышлений. Гаспар мне не собирался ничего объяснять, и приходилось самому разбираться. Ясно было одно — я в плену, и вряд ли меня собираются убить, как сэра Овейна: иначе это бы сделали уже давно. Напротив, меня лечили и кормили. Может, собираются отпустить на волю за выкуп? Вполне обычная практика, это я бы понял и даже не особо осудил. Удивляло только одно — шрамы на руках. Их все прибавлялось — на обеих руках, теперь не только на запястьях, но и на сгибах локтей. Я не помнил, когда мне их наносили — наверное, всякий раз, как я валялся без сознания. Я не очень хорошо отслеживал ход времени, но, похоже, прошло уже несколько недель. Больше всего тревожило одно — где же помощь? Где долгожданные солдаты сэра Руперта… где мой брат?

Ну ладно, положим, войско быстро не соберешь, утешал я себя, когда ночное отчаяние казалось совсем уж беспросветным. Может, барон Башни поехал за помощью к герцогу — или даже к королю! Но ведь брат обещал вернуться. Как можно скорее, может, даже раньше Руперта. А вдруг он уже возвращался за мной — и его схватили люди колдуна? Вдруг мой Рейнард болтается где-нибудь на суку, как сэр Овейн?

Кроме того, сук нашего вяза не пустел. К окну мне теперь подходить запрещалось; Гаспар самолично закрыл его ставней, отчего днем в спальне делалось очень душно. Один раз, когда мне удалось подобраться к окну и поглядеть сквозь щелку, я увидел нового повешенного на дереве — но не успел разглядеть, кто это. Судя по коричневой одежде, кто-то из егерей, но вот кто? А вдруг это…

По вечерам Гаспар жег свечи и тихо насвистывал себе под нос, делая всякую мелкую ручную работу — чистил доспехи, точил ножи, шил себе из кожи новые башмаки, смачно прокалывая дырки для иглы шилом. Книг он не читал.

Я хотел развлечь себя чтением — но не нашел возле кровати своего отличного сундука с книгами. Там было не меньше пятидесяти томов — все привезенные из Города, разное чтение — от стихотворных романов до манускриптов по Астрономии. И все исчезло без следа! Я попросил Гаспара — хотя ненавидел его просить о чем угодно — принести мне книг, хотя бы парочку, молитвослов и стихи какие-нибудь. Но он молча — всегда отказывал молча — пожал плечами и покачал головой. Я уже знал, что это значит, и тоскливо обругал его — это составляло мое последнее удовольствие. Кстати, на поношения он никак не реагировал, продолжал себе делать свое дело. Только когда я хоть словом задевал Этельреда… Проклятье, снова удар по голове, а по пробуждении — новый шрам.