История моей матери - [54]

— Тоже болеешь? Что писать будем?

— Что-нибудь полегче. Чтоб побыстрей выздороветь.

Рене не робела. В присутствии интеллигентных людей она чувствовала себя легко и свободно.

— Тогда катар желудка. Тошнило тебя вчера и на двор бегала. У тебя удобства во дворе?

— Во дворе.

— Конечно. Зачем революцию делать, если есть канализация? И врать будет легче. Врать умеешь?

— Могу при случае.

— Это хорошо. Полезно. На документ. Все как положено, с печатью, — и пригляделся к ней. — Давно с вашим братом дело имею, а такие не каждый день встречаются. Что тебя потянуло на эти галеры?

Рене не любила, когда ее выделяли среди прочих.

— Да так. Надо же кому-то… Вы, наверно, еще в социалистической партии состояли?

— Какой? — не понял он. — Она и сейчас есть. Ты имеешь в виду тех, кто стал потом коммунистами? Нет, не был. Ни в какой партии не состоял и не состою. Только симпатизирую. Симпатизант со стажем! — произнес он шутовским тоном и пояснил: — Надо же кому-то и работать. Хотя, наверно, ты так не думаешь.

Это ей не понравилось.

— Симпатизируете — поэтому здоровым справки пишете?

Теперь рассердился он:

— Потому и пишу… Потому что неизвестно, кто больнее. Вы или они вон,

— и кивнул в сторону приемной, где сидели согбенные и скрюченные люди — один другого краше. — Ладно, иди болей, — и вызвал к себе настоящего больного — или, на его взгляд, более здорового, чем только что прошедшие через его кабинет заговорщики. А Рене отправилась домой, и в руке ее был фальшивый документ — первый, но не последний в ее жизни…

Мэрия Сен-Дени кишела людьми — здесь все бурлило и кипело. Арестовали мэра, грозили посадить других — было от чего придти в движение. Импозантное, выстроенное в конце века ложноклассическое здание с вполне буржуазными колоннами, решеточками и балконами нестройно гудело внутри и до неприличия часто хлопало и визжало дверьми снаружи. Они прошли к Дорио: он занимал самый большой кабинет, где принимал иной раз высоких посетителей. Дорио кипел и бурлил, как сама мэрия. У него были сложные отношения с Вильмореном. Одно время Дорио сам хотел занять его должность, но этому воспротивилось Политбюро, не желавшее видеть его облаченным в еще одну почетную мантию. Тогда в выборные списки ввели заместителя мэра Корбулона, который, по замыслу Дорио, должен был стать в мэрии его рупором и глашатаем, но Вильморен не думал уступать пальму первенства и, воздавая должное Дорио, не захотел угождать его представителю. Но теперь, когда за решетку угодили оба, и Вильморен и Корбулон, все было забыто: общая угроза сплачивает рабочих и заставляет на время забыть прежние разногласия.

На высоте революционной волны Дорио вырастал из тесных одежек и обнаруживал свойства прирожденного вожака и главаря стаи. Русские товарищи, больше всего ценившие в рабочих руководителях способность именно к такому перевоплощению, предпочитали его поэтому другим и сохраняли в обойме, несмотря на все его, тоже врожденные и неустранимые, пороки и недостатки. Они вообще никак не могли решить, кого поставить во главе французского рабочего движения, интриговали, меняли вождей по своему усмотрению, и отчасти поэтому среди коммунистов было так много свар и раздоров. С Дорио они, забегая вперед, крупно ошиблись.

— Дуке прибыл? — Дорио мельком взглянул на прибывших, угадал их настроение, стал насмешничать: — Что приуныл, Дуке?

— Да вот велено заводы и фабрики поднимать, — как умел, защитился он. — А какие заводы у нас в округе? Мулен-Руж если только.

— Почему? У вас авиационный есть — у тебя под боком. Был там когда-нибудь?

— Туда не пускают, Дорио. Как на военную базу.

— Я знаю. И ты приехал к нам — подымать королей в нашей Базилике? Давай в самом деле в Базилике штаб восстания разместим, — предложил он Фоше. — Повесим там красный флаг? Прямо над могилами?

— Над могилами — это чересчур, — сказал Фоше: он был для Дорио как бы ангелом-хранителем, предостерегавшим его от чересчур буйных речей и поступков. — Могут понять неправильно.

— Ну над портиком! Не в этом дело! Лишь бы висел: он на них как красная тряпка на быка действует. Что испугались?! — обратился он к Дуке и, поскольку тот замялся, ответил за него: — Камерной параши? Так она ничем не хуже ваших отхожих мест! Им, думаете, сейчас до этих пустяков: повесим мы флаг или не повесим? Когда они ва-банк пошли! Они будут сажать, не спрашивая за что! Если мы их бояться начнем! Страх последнее соображение отнимает. Знаете, как Мориса поймали? Нет?.. — Он засмеялся нахальным юношеским смехом. — Залез в платяной шкаф к хозяину кафе! Ей-богу не вру! Его оттуда еле вытащили: вцепился в хозяйкины платья! Она еще ему счет представит!

— Если это так, — сказал Дуке под впечатлением услышанного, — его нужно под партийный суд отдать.

— Так и передать? — не без яду в голосе спросил Дорио. — Девятый район, скажу, настаивает на трибунале… Не до того сейчас. Не до судебных разбирательств. Поедем на заводы — подымать рабочих.

— Пришло такое распоряжение, — подтвердил Дуке, уже поняв, что погорячился с повесткой на судебное разбирательство.

— Распоряжение! — передразнил его Дорио. — Отсюда оно и пришло! Из этого кабинета! На телефоне же не видно, кто звонит! Некому больше это распоряжение давать было. Поехали! Я на вагоноремонтный, Рене со мною: посмотрю, как она с рабочими говорит. В кабинете, с глазу на глаз — это у каждого выходит, а на заводе посложнее. Хотя и это не беда, — успокоил он сробевшую девушку. — Знай чеши себе да голоси громче. Ты на конгрессе была?