История моей матери - [53]

Рене встала. Она не успела заподозрить подвоха: в лицее она забывала свою вторую жизнь, существовавшую у нее как бы помимо школьной, — она словно жила в две смены.

— «Псевдо» — это чужое, фальшивое, «ним» — имя. Чужое имя.

— Правильно — фальшивое. Как всегда, все знаешь. — Пишо кивнул с видимым удовлетворением, хоть и гадал в эту минуту над тем, дурачит ли она его или в самом деле такая простачка. — Уже и «отлично» ставить не хочется — сколько можно?.. — Тут и до Рене дошла двусмысленность вопроса — она прикусила язык и покраснела, но продолжала стоять с дерзким лицом и в вызывающей позе. — Сказала — и садись, — успокоил он ее. — Что лишнее стоять?.. А какая у него на самом деле фамилия — кто-нибудь сказать может? — и пошел дальше по кругу…

От Летиции она отсела сразу же после посещения «Максима»: не смогла простить ей сговора с отцом-полицейским. Летиция не обиделась и не возражала: отец ведь настаивал на том же. Она не питала злых чувств к бывшей подруге и даже попробовала восстановить былые отношения.

— Ты и вправду секретарь ячейки? Или как это у вас называется? — не сдержав любопытства, неловко спросила она Рене. Они шли по июньскому Парижу, который особенно наряден в начале лета. Перед этим она вызвалась проводить Рене до автобуса, и та согласилась: приятельские привычки бывают иной раз сильнее самой дружбы.

— Кто тебе сказал?

— Говорят! — улыбнулась та. — Сама знаешь кто.

— А ты дальше передаешь?

— Упаси бог! — горячо защитилась Летиция. — Что ж я: язык за зубами не умею держать? Сама в таком же положении.

— В каком?

— Полулегальном! — Летиция засмеялась. — Всю жизнь осторожничаю! — Она была весело настроена в этот день. — У меня новый мальчик… — и замолкла выжидательно, но Рене не спросила кто: это было ей уже неинтересно. — Сейчас только не Пьер, а Феликс: изменила своему правилу. Не знаю, рассказывать про него или нет. Когда часто меняешь, могут посчитать развратницей… У вас ячейка?

— Не ячейка, а так… Собираемся для занятий философией.

— Может, мне прийти? — загорелась Летиция. — Мне как раз философии не хватает. Для рассудительности.

— Не знаю. Спросить надо. Если разрешат, — уклончиво отвечала Рене, но по ее тону и виду Летиция поняла, что разрешение ей не светит. Она улыбнулась.

— Боишься, что отца на вас наведу? Напрасно… — И предприняла последнюю попытку помириться: — Зачем тебе все это? Столько неприятностей и из-за чего? У меня хоть приятные ощущения бывают. Не всегда, правда, — как повезет… — Рене недоверчиво глянула на нее, но разговора не поддержала. — Жаль, — сказала Летиция напоследок. — Полицейские, коммунисты — какая разница? Что одни, что другие. Что б они без нас делали? — Но и этот призыв к разуму и к женскому началу не возымел желаемого действия, хотя в нем и была своя истина.

Рене поспешила к своим Мученикам. Там, как она и ожидала, все было вверх дном и в ушах звенело от общего шума. В кабинете Дуке сидело много народу, все встрепанные и взвинченные. Дуке был в особенной тревоге.

— Цела? — спросил он, увидев Рене. — А мы уже беспокоиться начали. Где была?

— В лицее.

— И сегодня туда пошла? Тебе не сказали ничего?

— Нет.

— И газет не читала? Надо читать — там иногда интересные вещи пишут. Полюбуйся, — и кивнул на лежащую на столе «Юманите». — Наших сто двенадцать человек арестовали. Включая Тореза и Вильморена. Мы тебя в последний раз видели, когда ты философа из зала выводила. Он чуть глаз полицейскому не выбил — это в правые газеты попало. Ранение полицейского — после этого любые зверства с их стороны оправдать можно. Ты хорошо придумала, что вывела его оттуда. А то б и нам пришлось несладко. Пусть из дома не высовывается и, главное, пусть больше носа сюда не кажет. Они ищут его везде, да, слава богу, никто его не знает, а то б и заложить могли. Всегда ж есть осведомители, а по такому делу их напрягают в первую очередь. Чтоб показательный процесс устроить… Поедем завтра в Сен-Дени: велено заводы поднимать. — Он понизил голос до полушепота, показал заговорщическим взглядом на телефон и увидел замешательство на ее лице. — В чем проблемы?

— Во второй раз прогуливать придется.

— Из лицея выгонят? У врача справку возьмем.

— У меня нет такого доктора.

— Зато у нас есть. У него сегодня много работы будет…

Спустя час Рене, в компании пятерых симулянтов, была на вечернем приеме доктора. Помощница врача, довольно сухая и негостеприимная особа, вписала их в книгу приема и не преминула заметить, что доктор должен будет еще и заплатить налог с их воображаемого гонорара. Кое-кто из мнимых больных сконфузился и полез в карман, но она сказала, что не это имела в виду — просто они должны знать, что не все так просто, как они думают. Никто так и не считал: вообще не думали об этом — но всем было неловко: все стояли, словно стулья в прихожей были не для них, а для настоящих пациентов, и не разговаривали между собой, будто не были знакомы. Доктор оказался приветливее ассистентки. Он наскоро пропустил одного за другим пятерых здоровяков, выписал свидетельства о их временной нетрудоспособности, а на Рене задержался. Это был пожилой веселый человек в опрятном черном сюртуке и в галстуке. У него было широкое добродушное лицо, которое в улыбке расплывалось и делалось еще круглее и губастее.