История моей матери - [43]

— Так я в «Максиме» и не побывала… — Но Рене прошла мимо, словно ее не заметила.

— Своенравная барышня, — заметили Морису толстяки за соседним столом.

— Не говорите, — сказал Морис. — Это она плакаты на конечной станции автобуса испоганила. — Мы знали только, что кто-то из пригородов.

Те закивали.

— Это мы слышали, — сказал один из двух толстяков, бравший на себя труд говорить за обоих. — Так плюньте на нее. Что она вам?

— Она с моей дочерью за одной партой сидит.

— Аа, — протянул тот, а второй посоветовал:

— Тогда пусть пересядет.

— Скажу. Если послушает.

— Послушает, — успокоил его тот. — Она не по этой части. — И отец, которому пришелся не по душе этот сомнительный комплимент, замкнулся в себе, смолчал и пошел к дочери. Официант послушно убрал со стола, и Морису даже не пришлось предъявлять в полиции счет за пирушку — настолько был велик его кредит в этом заведении…

А Рене в этот же день передала через Ива согласие занять пустующую должность: ярость продолжала бушевать в ней и диктовать свои поступки. Конференция, которая только и ждала этого решения, состоялась в Народном доме Сен-Дени, представлявшем помещение единомышленникам из других парижских районов. Собралось несколько десятков молодых людей и девушек, настроенных по-боевому и празднично. Рене никого здесь не знала и чувствовала себя неловко. Она сидела в президиуме, рядом с Фоше, который вел конференцию. Дорио, как и обещал, приехал поддержать ее кандидатуру.

— Ты здесь, пропащая? — приветствовал он ее, усаживаясь рядом. — Что так долго раздумывала?

— Трусила, — слукавила Рене — но лишь наполовину, потому что сейчас, глядя на волнующийся зал, действительно испытывала это чувство. — Боялась, не справлюсь. Как я ими руководить буду?

— Не робей, — поддержал он ее, сказал загадочную фразу: — Они только того и ждут, чтоб ими руководили… — и взлетел на трибуну, схватился за ее боковины.

— Почему мы выдвинули и предлагаем вам эту девушку? — бурным потоком полилось оттуда. — Девушку, которой нет еще и семнадцати? — (Рене недавно исполнилось шестнадцать.) — Потому что именно такие люди нам нужны сегодня. Нужны как воздух! Вы знаете историю с плакатами! Это ей пришла в голову эта мысль! — Он выбросил руку в ее направлении. — И она же — мало ли кому что придет в голову — сделала это: нашла ребят-исполнителей, организовала их, сама присутствовала при этой акции, стояла на стреме и отвлекала полицейских, которые чуть не загребли в участок всю компанию! Нам нужны люди, умеющие не только фантазировать и геройствовать в воображении, а те, кто не боится и умеет провести в жизнь свои планы и задумки, кто знает, с какого боку за них взяться, как зажечь ими людей и как не попасться при этом в лапы блюстителей порядка — вы знаете, какой порядок они охраняют и как карают тех, кто с ним не согласен. Те, кто не ждет, когда ему разжуют и положат в рот — так что только проглотить остается, а сам умеет заварить кашу и разложить ее по тарелочкам! Именно такие люди меняют нашу жизнь, именно так и делается революция! Теперь разрешите мне перейти к наиболее важным, насущным нашим проблемам. Впереди — Первое августа, День борьбы с угрозой новой империалистической бойни, с планами капиталистических государств развязать новую мировую войну, отправив на нее лучшие умы и силы рабочего класса и крестьянства!..

Дорио гремел с трибуны, зал, подогреваемый им, дружно гудел в ответ, одобрительно кричал с мест и приходил в движение. Рене тоже увлеклась речью и откликом на нее в зале. Она почувствовала себя в этот миг одним из звеньев единой монолитной цепи, приобщилась к новому таинству, прониклась ее духом, взошла на помост, который каждую минуту, как и у ее любимицы Жанны д'Арк, мог обернуться эшафотом: стала, иначе говоря, секретарем комсомола, или — на французский лад — комсомольской молодежи девятого Парижского округа.

11

После своего избрания Рене стала ходить на улицу Мартир (Мучеников) как на службу: Компартия снимала здесь этаж доходного дома для своих окружных комитетов, кружков и классов политучебы. На том, чтобы она каждый вечер дежурила на этом посту, настаивали вышестоящие органы партии: на случай, если придется передать какое-нибудь срочное сообщение — вроде сигнала к общему восстанию. Среди тогдашних руководителей партии было много деятелей с крайне левыми убеждениями, подталкиваемых русскими товарищами, которым не терпелось перенести в Европу эстафетный огонь революции. Никаких сигналов не было и быть не могло, и Рене зря отсиживала часы у аппарата — совсем как связная, садящаяся в определенное время суток у телефона в ожидании звонка от канувшего в небытие товарища.

Шла она туда сразу после окончания занятий в лицее, стараясь уйти незамеченной: подруги знали ее обычный маршрут и обратили бы внимание на его изменение — домой же попадала только к вечеру. Здесь перемены в ее жизни восприняли сдержанно. Жан стал относиться в последнее время к партийным обязанностям спустя рукава, с прохладцей, мать же давно перестала обсуждать дела дочери — с тех пор, как та поступила в лицей и вышла из круга доступных ей понятий и представлений.