История моего самоубийства - [109]

— Натела! — крикнул он.

Высунув голову из-под моих штанов, она вскинула на меня строгий взгляд, приложила к губе со шрамом палец, но сама вдруг кашлянула и отозвалась:

— Я здесь, Сэрж! Не могу найти твою библию!

Генерал посмотрел в нашу сторону. Я предпринял единственное, что успел придумать: повернулся к нему спиной, зарылся носом в книги и захлопнул глаза. Сердце, которое только что так громко стучало, остановилось. В наступившей тишине я представил себя снизу, с генеральской позиции, согнутого под потолком в жалкую скобку, без штанов, с голой волосатой задницей в сетчатых брифсах, приобретенных женою в подпольном Петхаине. Не зная фразы, которою — сквозь хохот — изволит поприветствовать меня снизу начальник контрразведки, я зато знал — как среагирую: сперва, разумеется, взвою, потом зарыдаю, а уж только потом начну сползать вниз и, ступив на пол, доложу генералу о своей готовности выполнить любую операцию, — только бы эту гнусную сцену он не расписал на комитетском бланке для моей жены. Но обратился генерал не ко мне.

— Ну ее в жопу, эту библию! Слезай, потом поищешь!

— Почему? — удивилась Натела и выпрямилась.

— А потому! Хитрожопый он очень!

Хотел, конечно, сказать «голожопый», подумал я.

— Ты о ком, Сэрж? — спросила Натела.

— О твоем ебаном философе! Ни хуя, говорит, не нужна мне эта сраная библия, заткните ее себе в жопу! Мы еще посмотрим кто и что кому заткнет! Да спускайся ж ты, наконец! — взревел Абасов.

Я вцепился в пояс на юбке Нателы.

— Успокойся! — велела Натела то ли Абасову, то ли мне.

— Хитрожопый жидище: в Америку бля спешу! И поднимет там хай на весь сарай: «Ой-де, милые братья-жидята, замучили красные нас дьяволята! Еле бля жопу унес!»

Дай-то Бог унести, взмолился я.

— Чего ж припер ко мне? — не поняла она. — И пихал деньги?

— А хуй его знает! Его он, может, и собирался пихнуть тебе с деньгами! Грузин же, сука!

— Сэрж! — возмутилась Натела. — За кого меня принимаешь?

— Не я, а он! Гамлет сраный! У меня отличное зрение! И нюх отличный: петхаинское говно!

— Сэрж, ты опять?! — разгневалась и Натела. — Обещал же насчет Петхаина! Не всем же быть армянами! И без выражений: я женщина! И не чета твоей усатой дуре!

— Она мать моего Рубенчика! — взревел Абасов.

— Ну и катись к ней в жопу! — крикнула Натела, а лестница скрипнула и качнулась.

Абасов выждал паузу и шумно выдохнул: то ли изгнал ярость, то ли раскурил трубку:

— Ну ладно, погорячился… Это у меня от этих засранцев, от грузин! Да и Гамлет твой голожопый взбесил меня!

— Голожопый? — проверила Натела.

— Это ты сказала, я сказал «хитрожопый». Но — правильно: хитрожопость хитрожопостью, но сам же он ведь с голой жопой и остался: сам же без библии и умудохался! Если бы библию написали армяне, я бы голым не ушел!

— А он уже ушел?

— Спешу, говорит, сука, в Америку!

Гастритом генерал, очевидно, не страдал, и напряженность в его взгляде имела, должно быть, другую причину — близорукость. Поскольку же Абасов не носил очков, близорукость была, наверное, старческой, в чем признаться он не желал и твердил поэтому, что обладает отличным зрением. А впрочем, быть может, лгал насчет своего недоверия к новшествам, а на самом деле не носил очков потому, что вправлял линзы прямо в зрачки. Так или иначе, Абасов произнес загадочную фразу:

— А ты ведь снизу хорошо смотришься! Спасибо!

За что это он? — подумал я.

— За то, что хорошо меня знаешь! — добавил Абасов.

Я не понял генерала.

— А ты поняла? — рассмеялся он.

— Ну? — спросила Натела.

Действительно, пусть скажет, подумал я.

— Я имею в виду трусы, — застеснялся генерал. — То есть, — что трусов как раз на тебе нету.

Откуда он это знает, ужаснулся я.

— Мне отсюда все видно! — сказал Абасов сквозь смех. — Ну, спускайся же, наконец! Нельзя все время работать!

Я крепче сжал в кулаке пояс на юбке.

— Иди к себе, Сэрж, а я скоро приду. Надо же книгу найти. Другие согласятся: в Петхаине больше Гамлетов нету!

— Жду, — буркнул генерал и шаркнул по паркету обувью. — Будем не чай, — вино: я очень злой!

Снова скрипнула дверь. Потом щелкнула: закрылась. Стало тихо. Я разжал кулак на юбке, но так и не шелохнулся. Прошло несколько минут. Натела, наконец, развернулась, пригнулась вниз и подняла мои штаны. Я не оборачивался. Она продела руки вперед и стала наощупь застегивать мне пояс. Как и следовало ждать, я устремился мыслями в будущее. Причем, представил его себе в формах очень далекого пространства, отделенного от того, где находился, как минимум, океаном. Потом задался вопросом: почему все-таки я всегда верю в будущее? Ответил: потому, что оно никогда не наступает. Сразу возник другой вопрос: Может ли тогда человек или хотя бы еврей убежать в будущее сам и не возвращаться в настоящее никогда, — даже в субботу? Ответил, что пока не знаю: надо сперва оказаться в будущем. Пришла даже в голову мысль, что, там, в будущем, буду записывать тишину на пленку и воспроизводить ее в разной громкости.

— Вот же она! — вскрикнула Натела. — Номер 127!

Она оттеснила меня и попыталась снять фолиант, в который я упирался носом. Фолиант оказался тяжелым, и если бы я не вырвал его из ее рук, она бы грохнулась вниз.