История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби - [8]
На следующий день на заре появился стражник, велел, чтобы застелили мою постель, подмели и убрали камеру. Когда один из его подручных принес мне воды, чтобы помыть руки, я хотел было выйти из камеры, но меня предупредили, что это запрещено. Я увидел принесенные мне две книги, но из упрямства решил их не открывать, чтобы случайно не выказать недовольства, о котором тут же будет доложено. Оставив мне мой скудный обед и нарезав два лимона, мой тюремщик удалился.
Едва проглотив горячий суп, я поднес книги к свету, проникающему из отверстия, и убедился, что смогу читать. Одна из книг называлась «Град Мистический сестры Марии де Хесус по прозванию Мария из Агреды»[32] — я о ней никогда не слышал. Вторая была написана иезуитом, имя которого я запамятовал: он устанавливал прямой и особый культ сердца Господа нашего Иисуса Христа. Из всех частей человеческого тела нашего Божественного посредника именно этой части, по мнению автора, следует поклоняться: странная идея невежественного безумца, сочинение которого я не осилил, ибо сердце не представляется мне более достойным внутренним органом, чем, например, легкое. «Град Мистический» вызвал у меня чуть больший интерес. Я прочел все, что только способно породить болезненное и воспаленное воображение набожной старой девы, меланхоличной испанки, запертой в монастыре и имеющей в качестве духовных наставников невежд и льстецов. Все ее бредовые и чудовищные видения объявлялись откровениями: она была любимой и ближайшей подругой Девы Марии; сам Господь повелел ей сделать жизнеописание его Божественной Матери; Святой Дух снабдил ее необходимыми наставлениями, которых никто другой не мог прочитать. Она начинала свой рассказ не с момента рождения Богородицы, а с ее непорочного зачатия в чреве святой Анны. Эта сестра Мария из Агреды была настоятельницей в монастыре ордена кордельеров[33], который сама там же и основала. Поведав в мельчайших подробностях обо всем, что вершила Богородица в течение девяти месяцев, предшествующих ее появлению на свет, она сообщает, что в трехлетием возрасте Мария подметала пол у себя в доме, в чем ей помогали ниспосланные Господом девятьсот прислужников ангельского чина под личным присмотром архангела Михаила, который играл роль посыльного между ней и Господом. Эта поразительная книга не оставляет сомнения проницательному читателю в том, что ее фанатичный сочинитель убежден в истинности каждого своего слова. Впрочем, воображение и не заходит так далеко — обо всем говорится с полной верой; это видения помраченного рассудка, который без тени гордыни, одержимый Богом, пребывает в полной уверенности, что передает откровения, нашептанные ему Святым Духом. Книга эта была напечатана с разрешения Инквизиции[34]; я не мог прийти в себя от изумления. Вместо того чтобы усилить или возбудить во мне благочестие и религиозное рвение, она побудила меня считать пустой выдумкой все, что почитается у нас мистикой или церковной догмой.
Природа этого сочинения способна вызвать и иные последствия: более легковерный, чем я, и склонный верить в чудесное читатель рискует превратиться в такого же фантазера и графомана, как сия дева. Потребность чем-то занять себя вынудила меня провести целую неделю, изучая этот шедевр, порожденный экзальтированным, склонным к измышлениям умом. Я ничего не сказал бестолковому тюремщику; но выносить это было свыше моих сил. Стоило мне заснуть, и я чувствовал, сколь болезнетворное влияние оказало это сочинение на мой разум, ослабленный тоской и скудным питанием. Когда, проснувшись, я вспоминал свои фантасмагорические сны, то безудержно веселился, испытывая немедленное желание записать их; имей я все необходимое, возможно, я создал бы на своем чердаке творение еще более безумное, чем то, что послал мне господин де Кавалли. С этого времени я понял, насколько ошибаются те, кто приписывает определенную силу человеческому разуму: все относительно, и человек, который всесторонне изучил бы себя, обнаружил бы в себе одни только слабости. Я понял, что хотя и не так часто случается, чтобы люди теряли рассудок, однако потерять его и впрямь нетрудно. Наши суждения подобны оружейному пороху — хотя он легко воспламеняется, но не вспыхивает сам по себе: для этого его нужно поджечь; или же как стакан для воды: сам по себе он не разбивается, его нужно уронить. Книга этой испанки — верное средство свести человека с ума; надо только дать ему отведать этого яда, когда он сидит в тюрьме — в полном одиночестве и томясь от безделья.
В 1767 году на пути из Памплоны в Мадрид мой кучер остановился пообедать в старинном кастильском городке; увидев, до чего он уныл и безлик, мне захотелось узнать его название. Как же я смеялся, когда мне сказали, что это и есть Агреда! Именно здесь святая безумная дева разродилась своим шедевром, который мне никогда не довелось бы прочитать, если бы не вмешательство господина де Кавалли. Старый священник указал мне на тот дом, где писала сестра Мария, родители и сестра которой тоже были святыми. Он сказал, что на самом деле Испания ходатайствовала перед Римом о канонизации ее наряду с преподобным Палафоксом
Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.
О его любовных победах ходят легенды. Ему приписывают связи с тысячей женщин: с аристократками и проститутками, с монахинями и девственницами, с собственной дочерью, в конце концов… Вы услышите о его похождениях из первых уст, но учтите: в своих мемуарах Казанова, развенчивая мифы о себе, создает новые!
Великий венецианский авантюрист и соблазнитель Джакомо Казанова (1725—1798) — один из интереснейших людей своей эпохи. Любовь была для него жизненной потребностью. Но на страницах «Истории моей жизни» Казанова предстает не только как пламенный любовник, преодолевающий любые препятствия на пути к своей цели, но и как тонкий и умный наблюдатель, с поразительной точностью рисующий портреты великих людей, а также быт и нравы своего времени. Именно поэтому его мемуары пользовались бешеной популярностью.
Мемуары знаменитого авантюриста Джиакомо Казановы (1725—1798) представляют собой предельно откровенный автопортрет искателя приключений, не стеснявшего себя никакими запретами, и дают живописную картину быта и нравов XVIII века. Казанова объездил всю Европу, был знаком со многими замечательными личностями (Вольтером, Руссо, Екатериной II и др.), около года провел в России. Стефан Цвейг ставил воспоминания Казановы в один ряд с автобиографическими книгами Стендаля и Льва Толстого.Настоящий перевод “Мемуаров” Джиакомо Казановы сделан с шеститомного (ин-октаво) брюссельского издания 1881 года (Memoires de Jacques Casanova de Seingalt ecrits par lui-meme.
«Я начинаю, заявляя моему читателю, что во всем, что сделал я в жизни доброго или дурного, я сознаю достойный или недостойный характер поступка, и потому я должен полагать себя свободным. Учение стоиков и любой другой секты о неодолимости Судьбы есть химера воображения, которая ведет к атеизму. Я не только монотеист, но христианин, укрепленный философией, которая никогда еще ничего не портила.Я верю в существование Бога – нематериального творца и создателя всего сущего; и то, что вселяет в меня уверенность и в чем я никогда не сомневался, это что я всегда могу положиться на Его провидение, прибегая к нему с помощью молитвы во всех моих бедах и получая всегда исцеление.
Знаменитый авантюрист XVIII века, богато одаренный человек, Казанова большую часть жизни провел в путешествиях. В данной брошюре предлагаются записки Казановы о его пребывании в России (1765–1766). Д. Д. Рябинин, подготовивший и опубликовавший записки на русском языке в журнале "Русская старина" в 1874 г., писал, что хотя воспоминания и имеют типичные недостатки иностранных сочинений, описывающих наше отечество: отсутствие основательного изучения и понимания страны, поверхностное или высокомерное отношение ко многому виденному, но в них есть и несомненные достоинства: живая обрисовка отдельных личностей, зоркий взгляд на события, меткие характеристики некоторых явлений русской жизни.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.