История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [51]
В начале XX века Европу накрыла волна страхов, и спальня стала представляться людям не местом отдыха, а местом страданий. Об этом свидетельствуют письма, автобиографии, истории болезни. Оказавшись в кровати, человек начинал вспоминать все негативное, что скопилось в душе за день: нереализованные амбиции, нагрузки, обиды и оскорбления и подспудное желание взять реванш. И не только это. Находясь в расслабленном состоянии, тело открыто для запретных желаний и сексуальных фантазий, «ночного карнавала», который преследует добропорядочного буржуа во сне.
Картины, которые посещают человека в состоянии полусна и дремоты, отражают скрытые уровни сознания. И когда, наконец, человек засыпает, сны представляются ему искаженным бодрствованием. «Во сне все возможно и вероятно, — пишет Стриндберг в “Напоминании” к пьесе “Игра снов”. — Времени и пространства не существует. Цепляясь за крохотную основу реальности, воображение прядет свою пряжу и ткет узоры: смесь воспоминаний, переживаний, выдумки, несуразности и импровизаций»>8. Фрейд был прав, когда говорил, что сон есть зеркало загнанных в подполье воспоминаний. И когда утверждал, что сон может сопровождаться самыми странными и жуткими образами. Ужас охватывает оттого, что вымысел вдруг кажется реальностью и то, что было мертво, вдруг оказывается живо»>9.
Бессонница, таким образом, не исключает снов. Вирджиния Вулф, например, писала, что ночь без снов — для нее потерянная ночь.
Сон как пограничное состояние мозга очень интересовал ученых и общественность в конце XIX века>10. Вместе с бессонницей его считали свойством чувствительной психики и атрибутом социальных групп, являющихся носителями культурных ценностей. Списки пациентов Фрейда вроде бы подтверждают этот тезис. «Многие здоровые и сильные крестьяне даже не знают, что такое сны», — писал один из известных европейских специалистов по нервным болезням в 1894 году. А вот что отмечал его коллега через несколько десятилетий, в 1940 году: «Часто полагают, будто бессонница встречается только среди представителей образованных классов, занимающихся умственным трудом. Это неверно. Поразительно, скольким крестьянам, живущим здоровой и размеренной жизнью, не имеющим повода для беспокойства и суеты, требуется врачебная помощь, так как они не могут спать»>11.
Оказалось, что ночные монстры одолевают не только тонкую психику представителей элиты.
Перебои со сном сами по себе не страшны. Не исключено, что представление, будто человек должен спать всю ночь беспробудно (на чем, собственно, и основан страх перед бессонницей), — феномен культуры. В предындустриальном обществе сон человека был поделен на две половины: первая, более длинная, затем бодрствование, и снова сон>12. Начальная фаза носила название первого (иногда мертвого) сна и объяснялась усталостью организма. После полуночи человек просыпался и проводил один-два часа бодрствуя, затем наступал второй сон, утренний.
В период бодрствования мозг человека пребывал в состоянии умиротворенной активности, высоко ценящемся в религиозной практике, сам человек выполнял в это время различные размеренные и спокойные действия. Кто-то, проснувшись, выходил погулять, выкуривал трубку, перекидывался несколькими словами с соседом, опорожнял мочевой пузырь. Или просто лежал в кровати, молился, говорил с тем, кто был рядом, размышлял о прошедшем дне или приснившемся сне. Половые сношения, на которые вечером не хватало сил, часто происходили именно в эти часы бодрствования.
Данный ритм жизни был характерен для представителей крестьянства и ремесленников и определялся их зависимостью от наличия солнечного света. В городах же было искусственное освещение, там вечерние мероприятия и развлечения задавали ритм жизни аристократии. В конце XVII века мещане тоже начали освещать свои жилища, и появилась мода на вечерние и ночные занятия, из-за которых время отхода ко сну отодвинулось.
Прежняя модель сна исчезла не сразу, и еще какое-то время проявлялась в привычках отдельных людей. Например, Роберт Луис Стивенсон, путешествуя однажды по Севеннам, в южной части Франции, съел на ужин кусок хлеба с колбасой, немного шоколада, выпил коньяку и заснул. Но после полуночи проснулся. Зажег сигарету, выкурил ее не спеша, поразмышлял, потом заснул снова. Это тихое и покойное бодрствование запомнилось ему на всю жизнь. Никогда больше не переживал он столь «совершенных часов»>13.
Интересно, что именно современная культура навязала человеку представление о том, что отсутствие сна неестественно (если я сегодня не высплюсь, завтра не смогу продуктивно работать). Создав миф, люди стали лечить тех, кто отклоняется от «нормы». Хотя с исторической точки зрения нормой является именно «раздельный» сон. Современные эксперименты показывают, что без доступа к искусственному освещению испытуемые, определяющие ритм жизни по солнцу и ложащиеся спать с наступлением темноты, через некоторое время переходят на двухфазный сон, причем в период бодрствования человек не испытывает беспокойства, размышляет и отдыхает, находясь в медитативном состоянии
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.