История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [37]
Таким образом, с гендерной точки зрения сенситивность представляет собой интересный андрогинный феномен с размытыми границами мужского и женского начала, что, однако, не исключает существования особой, фаллической, сенситив-ности. И если в XVIII веке границы полов еще не были четко обозначены (например, женский оргазм считался необходимым условием оплодотворения), то в XIX веке происходит постепенное разграничение гендерных ролей и появляются стереотипы: томные девушки, истеричные вдовы, ностальгирующие солдаты, меланхолические мыслители и хладнокровные карьеристы>35.
Мужчины и женщины по-разному относились к чувствительности. Женщины видели в ней основу своего существа, мужчины — лишь одно из многих качеств, необходимых для различных целей социального общения. К месту использованная чувствительность подчеркивала мужественность человека и уровень его социальной компетентности, повышала эффективность коммуникации. Особенно важную роль она играла там, где устанавливались личные, деловые и профессиональные контакты — в банке, в клубе, в ученом сообществе, на водах и на курортах, й также в салонах, в семейной жизни и во время флирта.
Но возникает целый ряд противоречий. Джеймс Босуэлл*, например, рассказал в своих мемуарах не только о борьбе Сэмюэла Джонсона против норм и кодов сенситивности, но и о своих Собственных страданиях. В его дневниках подробно описаны случаи, когда он попадал впросак и, подобно Джонсону, мечтал оказаться там, где не действуют правила цивилизованного общества. Иногда он даже специально дразнил свет, играя роль «мерзавца» (blackguard): свински напивался, орал, общался с «отбросами» — пьяницами, ворами, сутенерами, шлюхами и маньяками. В такой роли он чувствовал себя «настоящим мужчиной» и тем компенсировал вынужденную утонченность официального образа, который ему навязывало общество и который пугал его своим женоподобием>36.
Экономическое развитие общества изменило жизнь семьи и женщины. Сенситивная культура стала культурой потребления, и по мере того как укреплялся капитализм, развивался особый потребительский менталитет. Утонченность теперь подразумевала (см. «Госпожу Бовари») желание обладать тонкой, как лепесток, чашкой из настоящего мейсенского фарфора, фиалкового цвета тканью на платье, нежными и мягкими шагреневыми перчатками. Роль женщины все больше ограничивалась потреблением, стремление обладать вещью было катализатором чувства.
С гендерным вопросом царила полная неразбериха. Мужчины культивировали в себе женские качества и становились женоподобными, чтобы больше походить на мужчин. Долго так продолжаться не могло. На помощь пришла наука и занялась феминизацией нервной системы одновременно с маскулинизацией тела. Нервы должны быть мягкими, мышцы — твердыми. Нервам женщин приписывали большую восприимчивость и возбудимость, так называемую внешнюю сенситивность. Это представление просуществовало на протяжении почти всего XIX столетия, оно отражено в самых разных медицинских, литературных и популярных жанрах и даже встречается в трудах Шарко и Фрейда. Непонятность, непредсказуемость и неоднозначность поведения женщины стали притчей во языцех. Вопрос об искренности и истинности чувств неминуемо затрагивал формы их проявления. И если скупая мужская слеза априори считалась искренней, то женские слезы постоянно находились под подозрением. Будучи хорошими актрисами, женщины, по общепринятому мнению, плачут, чтобы скрыть грех, не отвечать на обвинения или просто не делать того, что им не хочется.
Двойственность отношения к женской сенситивности проявлялась повсеместно. Затуманившиеся слезами глаза придавали женщине неизъяснимую притягательность. Мягкость и нежность привлекали больше, чем фривольная легкость поведения. Одновременно мифы о сенситивности рождали все новые фантазии о женской доступности. Считалось, что даже когда губы (и добродетель) говорят: «Нет», сердце женщины отвечает: «Да». В отношениях между полами культивировался своего рода эротический язык слез. В романах XIX века, например у Стендаля, толкование женских слез становится частью искусства соблазнения: о чем говорит быстрый поворот головы и попытка скрыть слезы, почему увлажнились или покраснели глаза, какое символическое значение имеет носовой платок из мягкого батиста? Как себя вести, если девушка позволила стереть слезу с ее прекрасной щеки? «Слезы, — писал Йэн Миллер, — единственный вид выделений организма, который не вызывает брезгливости»>37.
Снситивная личность в XIX веке подвергается процессу феминизации, покрываясь налетом будничности или сентиментальности, но остаются профессиональные сферы, в которых чувствительный мужчина сохраняет свою мужскую идентичность. Это искусство, наука и, в частности, узкая сфера изобретательства. Яркими примерами тому служат Альфред Нобель и Рудольф Ди-Зель. Нервная восприимчивость, таким образом, ассоциируется € интеллектуальным творчеством (и далее — со всеми видами Творчества).
