История любви одного парня - [50]

бы

вообще.

Все, все вращается вокруг него.

***

Мама – на пробежке, папа – в больнице, а Хейли топает по дому, жалуясь на то, что некому

заняться стиркой в субботу утром.

Я намекаю ей, что у нее тоже есть руки.

Она ударяет меня в бок.

Я зажимаю ее голову в замок, и она визжит, как резаная, пытаясь дотянуться когтями до

моего лица, крича при этом:

– Я ненавижу тебя! – достаточно громко, чтобы сотрясать стены.

Звонит дверной звонок.

– Отлично, придурок, – говорит она, отталкивая меня. – Соседи вызвали копов.

Я тянусь к двери, распахивая ее со своей лучшей улыбкой «это все она».

Мой мир прекращает вращаться.

Я не знал, что означает слово «ошеломленный», пока не посмотрел его значение в

прошлом году. Я всегда считал, что оно означает что– то вроде «застенчиво– удивленный», но по

сути это ближе к «сбитому с толку», каким прямо сейчас выглядит Себастиан, стоя на моем

пороге.

– Какого…? – моя удивленная улыбка растягивается настолько широко, насколько

возможно, от уха до уха.

– Привет, – он поднимает руку, чтобы почесать затылок и от этого выпирает его бицепс,

гладкий и загорелый.

Я растекаюсь.

– Прости, – отступаю назад, приглашая его войти. – Ты пришел в самый разгар убийства.

Он смеется, делая шаг вперед.

– Я собирался сказать… – глядя мимо меня, он улыбается. Могу только предположить,

как Хейли стоит там и запускает в мою спину смертельными лучами. – Привет, Хейли.

– Привет. Ты кто?

Я хочу размазать ее по стенке за такую грубость, но сдерживаюсь, потому что одним этим

сучьим вопросом она создает видимость, что я не хожу по дому, постоянно болтая об этом парне.

– Это Себастиан.

– А. Ты прав. Он сексуальный.

Вот. Вернемся к тому, что я хочу размазать ее по стенке.

Коротко усмехнувшись, он протягивает ей руку для рукопожатия. К моему ужасу, она

смотрит на нее мгновение, прежде чем принять. Когда она переводит взгляд на меня, я

приподнимаю брови в знаке «я– позже– добью– тебя». Если бы мама и папа были дома, она была

бы сама вежливость. А со мной, она первоклассная засранка.

– Хочешь, поднимемся наверх? – спрашиваю его.

Он бросает взгляд на Хейли, которая уже протопала обратно по коридору в прачечную, и

кивает.

– Где ваши родители?

– Мама – на пробежке. А папа – на работе.

Мне кажется, он видит в этом какой– то подтекст. Воздух между нами потрескивает.

Под нашими ногами скрипят деревянные ступеньки, и я крайне осведомлен, что Себастиан

позади меня. Моя спальня последняя по коридору, и мы идем к ней в тишине; такое ощущение,

что кровь закипает под поверхностью моей кожи.

Мы идем в мою комнату.

Он зайдет в мою комнату.

Себастиан проходит внутрь, оглядывается и, кажется, даже не вздрагивает, когда я

аккуратно защелкиваю дверь за нами – нарушая родительскую политику открытых дверей. Но але:

здесь могут быть поцелуи, а Хейли в режиме монстра. Так что эта дверь будет з– а– к– р– ы– т– а.

– Значит это твоя комната, – произносит он, осматриваясь.

– Ага, – следую за его взглядом, пытаясь посмотреть на все его глазами. Здесь очень

много книг (и ни одной религиозной), парочка наград (в основном по учебе) и несколько снимков

в разных местах (и ни на одном я не держу Библию в руках). Впервые я рад, что папа заставляет

меня поддерживать в комнате порядок. Кровать заправлена; белье сложено в корзину. Стол пуст за

исключением моего ноутбука и…

Ох, зашибись.

Себастиан неспешно подходит к нему, касаясь пальцем стопки синих стикеров. Слишком

поздно что– то говорить. Я знаю, что написано на самой верхней.

МЫ УХОДИМ ДРУГ ОТ ДРУГА

РЕЗКО ЗАСТРЕВАЕМ В ОБЫЧНОМ ТУПИКЕ

Я ПРЕДСТАВЛЯЮ, ЧТО ОН ИДЕТ ТУДА, ГДЕ ТИХИЙ УЖИН

ОН ПРЕДСТАВЛЯЕТ, ЧТО Я ИДУ ТУДА, ГДЕ ВСЕ ПО– ДРУГОМУ

В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ: БЕЗУДЕРЖНЫЙ СМЕХ, ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНАЯ СВОБОДА.

В ХУДШЕМ: МАТЫ, ТУМАНЫЕ ГРЕХИ.

ВОЗМОЖНО, МЕНЯ УГОСТЯТ ГЛОТКОМ ВИНА.

НО ДАЖЕ ЕСЛИ ОН ТАК ДУМАЕТ

ОН НЕ СТАНЕТ ОСУЖДАТЬ МЕНЯ

НАДЕЮСЬ, ОДНАЖДЫ ОН ПОЛЮБИТ МЕНЯ.

СПОКОЙНОЙ НОЧИ, – ГОВОРИТ ОН

ХОЧУ ЦЕЛОВАТЬ, И ЦЕЛОВАТЬ И ЦЕЛОВАТЬ ЕГО.

– Что это?

– Эм, – я подхожу к нему, сгребая листки со стола, чтобы прочитать, как будто не уверен

в том, что там. На самом деле, увереннее некуда; я написал их прошлой ночью. – Ой, да ничего

такого.

Считаю до пяти, снова до пяти и снова до пяти. Все время, мы просто таращимся на ярко–

синие стикеры в моей руке.

Наконец– то, он забирает их обратно.

– Они обо мне?

Киваю, не оглядываясь. Внутри моей груди – топот ног и звериный рев.

Его ладонь поднимается вверх по моей руке, от запястья к локтю, аккуратно притягивая,

чтобы я обернулся на него.

– Мне нравится, – шепчет он. – Но это же не войдет в твою новую книгу, да?

Качаю головой. Ложь номер два.

– Есть еще?

Киваю.

– Используй слова, Таннер, – произносит он со смехом на конце.

– Есть еще, но я, эм, пишу кое о чем другом сейчас.

Он кивает.

– О чем новая книга?

Я оборачиваюсь к окну, выдумывая на ходу.

– Та же идея, но он не влюбляется в сына епископа.

Слежу за тем, как слово «влюбляется» скатывается с него. Его губы подрагивают.

– Так ты дашь мне почитать ее?

– Ага, – быстро киваю. – Когда будет, что прочитать, – значение этого вызывает во мне