История ленивой собаки - [66]

– Нет. Но у меня было впечатление, что он намеренно избегает говорить о тебе. Может, он подозревает, что вас с Полом что-то связывает?

– Ты знаешь человека по имени Сай Лерой? – после некоторой паузы спросил Мюррей.

Жаклин повернулась к нему и нахмурилась:

– Еврей, изображающий чиновника по связям с общественностью?

– Еврей с примесью негритянской крови, джентльмен с Юга – что-то вроде отверженного обществом, – Мюррей улыбнулся. – Именно он. Вчера днем он и твой муж расспрашивали меня о Поле.

– Чего они хотели?

Он пересказал ей, не скрыв ничего из того, что не скрыл от ее мужа и Лероя. Он не рассказал о том, что нашел труп Финлейсона, и о том, что Пол был ответствен за это убийство, сказал лишь, что Максвелл подозревает в этом убийстве Пола. Когда он закончил, Жаклин сказала:

– Ты должен быть очень осторожен с этим человеком, с Лероем. Я с ним не знакома, но знаю, что он работает на Национальное агентство безопасности, Он не стал бы допрашивать тебя, если бы не воспринимал всерьез.

С минуту Мюррей молчал. ЦРУ – это проблема, но НСА – совсем другое дело. Жаклин была права, оценивая службу своего мужа и службу его соперников. Если ЦРУ было богатым, изворотливым независимым агентством, вынашивающим заговоры, свергающим режимы, встревающим в международные дела, то НСА было более трезвой, более компактной и, несомненно, более опасной организацией. Они были близки с советниками президента, и в их разведданных было меньше скепсиса, чем в данных их соперников. Но самым опасным было то, что в НСА занимались преимущественно проблемами внутренней безопасности, а не международными делами. Мюррей был склонен предполагать, что имена его и Пола уже занесены в «серый список» в Вашингтоне. Эта сумрачная зона находилась где-то между черным иммиграционным списком и папками ФБР. Это было дурным знамением на следующие двенадцать дней и на не менее важные дни, которые последуют за ними.

– Жаки, – сказал он, – я бы не хотел, чтобы, встретившись с остальными, ты рассказала им о Лерое. Не стоит даже говорить о моей беседе с твоим мужем.

Может, это окажется и не таким уж важным, но я бы предпочел, чтобы об этом никто не знал.

– Ты сошел с ума, – сказала она. – Американцы узнают, что это сделали вы с Полом. И потом, этот сумасшедший Райдербейт. Ты действительно считаешь, что можешь ему доверять, доверять всем им?

– Я бы не стал им доверять, если бы речь шла о миллионе новых франков, – помолчав, сказал Мюррей. – Но речь идет о несколько другой сумме, о семи тысячах миллионах или больше того. – Мюррей поймал себя на том, что повторяет тезис Райдербейта и даже верит в него, верит в то, что если сумма настолько огромная, ни один здравомыслящий человек не попытается увеличить свою долю, убрав компаньона. Однако он не был уверен, что Жаклин Конквест разделяет эту точку зрения. Она снова перевернулась набок, поджала ноги и, почти не мигая, посмотрела на него:

– Tu es fou, che'ri, – наконец сказала она.

– Ты не сделаешь это?

– Сделаю ли? Ты имеешь в виду, зайду ли я в воскресенье пятнадцатого в офис генерала Грина, чтобы дать сигнал «Красной тревоги»? Да, я сделаю это: нет проблем.

– Так в чем же дело?

– Ты можешь украсть эти деньги и, возможно, у Райдербейта хватит умения, чтобы посадить самолет на плотину. Пол сможет организовать их вывоз из Лаоса, например, в Индию. А что потом? Ты думаешь, что всегда будешь на свободе? Ты думаешь, что со всеми этими деньгами ты наконец заживешь счастливой жизнью?

– А-а, merde! – воскликнул Мюррей. – Жаки, ты говоришь, как женщина из дешевой новеллы. Ты думаешь, на данном этапе кого-нибудь из нас интересует мораль капитала? Ладно! Мы станем слабыми, испорченными людьми, самодовольными мешками с дерьмом, у нас будут большие машины и фантастические наряды, мы сможем хамить каждому встречному-поперечному. Или, возможно, мы превратимся в одиноких старых Готсби, которые живут в большом доме, куда никто не хочет приходить, только на приемы.

Жаклин прижалась к Мюррею.

– Ты болван, дорогой.

– Ты не будешь таким. И мне все равно не нужна моя доля. Может быть, только маленькая часть от твоей, – она улыбнулась, – но только маленькая. Ее бы хватило, чтобы купить шато на берегу Луары, где-нибудь недалеко от Блуа. С высокими стенами и рвом, чтобы не мешали чужаки. Раз в месяц мы бы ездили через Бургундию в Швейцарию повидаться с нашими банкирами, а по пути бы пили лучшие вина.

– Банкиры сами будут приезжать в нам, – сказал Мюррей. – Но мы сможем купить виноградник и шато в придачу. Правда, возможно, нашим соседом будет Пол.

Жаклин уткнулась носом ему в шею и затихла. С Мюрреем она не испытывала ни чувства вины, ни стыда, только удовлетворение и опасное счастье. Она пришла к нему и потеряла голову, потому что ей было тоскливо, одиноко и хотелось чего-то необычного, приключений. Но это приключение дразнило обманчивыми надеждами и ставило их в незаконное положение. Жаклин просто не могла воспринимать его всерьез. «Mais alors je m'en fous! – подумала она. – Все, что угодно, только не жизнь в этом скучном, однообразном, заваленном мешками с песком городе, где закрыты все уличные кафе, а деревья на бульварах спилены или повалены бульдозерами».