История когда-то начинается - [17]

* * *

— Статуя? — Юнк от удивления отпрянул. — _Разбить ее немедленно. Так значит ты — статуя? Вечный правитель…

Стражник, поднял тяжелую булаву и ударил. Статуя рассыпалась, оставляя облако пыли.

* * *

Наутро Юнк проснулся со странным ощущением. Голова гудела, а лицо жгло невыносимо. Он подошел к зеркалу и увидел… На его крик сбежались слуги. Отшатнувшись от зеркала, он бросился на балкон, в надежде, что это сон, и зимний воздух заставит его проснуться. Он видел, как суетилась стража, как что-то выносили в рогоже.

— Что там? — крикнул Юнк.

Стража остановилась. Один из них, носком сапога отогнул край и Юнк увидел то, отчего ему сделалось дурно. Стражник. Который одним ударом совершил дворцовый переворот, был больше похож на кровавое месиво.

— Умер. Ночью. — и рогожу завернули. Мастер всегда оставлял свою подпись под слоем эмали. Но видели ее только те, кто пытался уничтожить шедевр.

* * *

— Имя?

— Ферран.

— Откуда родом?

— Не знаю.

— Наемник?

— Да. Я хочу видеть Юнка.

— Император болен. Он никого не желает видеть.

— Я воевал на его стороне когда-то. Я его хорошо знаю. Скажи ему, о мести старого Эдварда.

* * *

— Входите. — человек, который произнес это сидел спиной к входящему. Голос его был слаб. — Вы знаете лекарство от этого… Противоядие…

— Да. Но вам нужно показать ваше лицо. — человек в черном плаще спокойно посмотрел на маску из язв.

— Вы стояли далеко от трона?

— Нет.

— Одежду сжечь. На лице останутся шрамы, но главное не мочить. Не протирать. Иначе яд впитается еще глубже. Кисти рук?

— Нет. Я был в перчатках.

— Вам же лучше. Яд перестанет действовать через три дня. Потом намажьте лицо жиром.

— Что ты хочешь за это? Чтобы я сохранил твою жизнь?

— У меня есть одно условие.

* * *

Старик-писарь потрудился на славу и через три дня списки были составлены. Стража, заходил почти в каждый дом.

— Ференс?

— Да. — сгорбленный старик сидел и смотрел на вошедших безумными глазами.

— Мы пришли за вашим сыном. Он арестован за оказание сопротивления.

Маринэ в простой рубахе стояла и смотрела то на отца, то на стражников.

— Сын, подойди сюда. — прохрипел он.

Маринэ не шевельнулась.

Один стражник посмотрел на Маринэ, глядя на испуганное лицо девушки, он кивнул другому и тот грубо схватил ее.

— Это девка!

— Не важно. Приказ есть приказ.

— За что? — кричала, извиваясь Маринэ.

— Ваш… ваша дочь… оказала сопротивление.

— Папа! — взвизгнула Маринэ.

Отец поднял на нее невидящие глаза и произнес:

— Умри с честью, сын мой… Вспомни науку отца… — он обвел мутным взглядом комнату и остановился на шкатулке. Не бандиты… Ничего не украли… И погрузился в сон.

* * *

Камера, куда бросили Маринэ, была холодной и сырой. Она глотала слезы, и шевелила губами. Что она шептала светлому квадрату неба в зарешеченном окне никто никогда не узнает. Что за молитвы срывались с ее уст? Но в этих молитвах было только одно имя… День сливался с ночью. Маринэ сидела на гнилой соломе и смотрела в окно. Когда сквозь прутья решетки появлялась луна, она закрывала лицо руками. Было не понятно, плакала она или нет, потому, что с детства привыкла плакать молча.

* * *

Юнк, приказал воздвигнуть небольшое возвышение, назначение которого так и оставалось бы загадкой, если бы немногочисленные аресты. Казнь. Это слово слетало с восторженных мальчишеских уст. Казнь. Это слово больно резало сердце матерей. Казнь. Оно бросало в дрожь каждого, кто его слышал, ведь среди обреченных можно было увидеть знакомые или даже дорогие лица. Казнь.

Да, давненько никого не казнили в Зимнем Городе. Эдвард не любил такие представления, поэтому преступники почему-то умирали, не дожив до эшафота.

Маринэ вывели на улицу. Яркий свет ударил ей в лицо. Она зажмурила глаза. Ее почти волоком тащили до ступенек. Перед самыми ступеньками, ноги ее отказали, и солдаты несли ее на руках.

Обреченных было немного. Кто-то в толпе надрывно кричал. Кто-то плакал. На лицах осужденных читался страх. Кого-то била дрожь. Кто-то молча, опустив голову что-то бубнел. Кто-то плакал навзрыд. Но один человек стоял спокойно и гордо. И было что-то королевское в его осанке. Было что-то жестокое в его профиле. Он, молча, смотрел вниз, словно ища кого-то. Маринэ на миг забыла о страхе. Да, она знала эти длинные волосы, которые сейчас просто струились по ветру, облепляя лицо. Она знала эти глаза, которые расширились, видя ее. Он больше не смотрел в толпу. Он смотрел только на нее, а она на него. И было что-то мистическое в их взглядах. Что-то, что не подвластно простому пониманию. Он резко отвел глаза в сторону балкона, на котором восседал император, а потом снова на нее. И только на нее. Как будто никого больше не было на Земле. Император дал знак и казнь началась. Какого-то бедолагу, волоком тащили к пню, пока палач точил топор. Сон. Наверное, это сон. Можно я умру первой. Я не смогу… Я не смогу это видеть. Я… Она видела как подошли к нему, но он остановил их жестом, что-то сказав. Фер посмотрел на нее и произнес только одно слово. Едва слышно. Но она помнит. Помнит каждый жест, каждый взгляд. Время остановилась. Маринэ обещала себе не смотреть, закрыть глаза, но не смогла. Как зачарованная она смотрела, как он подходит к пню, как склоняет голову. Как черный волосы ложатся на окровавленный снег. Он специально отвернулся, чтобы она ничего не видела. Судья зачитывает приговор. Палач медленно заносит топор и… Голова, скатилась как кочан капусты упавший у торговки. Ее тут же спрятали в мешок, а тело убрали. Маринэ закричала. Так пронзительно и страшно, что в толпе все затихли. А потом ее вырвало прямо на ноги державшего ее стражника. За это она получила в живот ногой. Согнувшись, она не могла встать. Но эта боль была неощутимой, по сравнению с той, предыдущей. Захлебываясь от рыданий, судорожно глотая воздух, она твердила только одно имя. Ее резко подняли. «Я следующая… Скоро мы будем вместе. Навсегда. Я иду к тебе… Мой Фер.». Она выпрямилась и шагнула к пню. Она положила голову в его еще не остывшую кровь. Ее щека была в его крови. Ветер. Кровь. Сталь. Я иду к тебе. Мне не нужен этот мир без тебя. Ее слезы мешались с его кровью. Маринэ хотела запомнить все. Окровавленный снег, бледные лица и вкус его крови. Но ее подняли. Она стояла, ничего не понимая, и смотрела на толпу. Прекрасная, в своей печали. Волосы слиплись от крови, лицо было полностью испачкано. Ей дали тряпку, чтобы вытереться.