История Клуба-81 - [120]

Он мое состояние разгадал:

– Да, дорогой товарищ, мы пошли на это. Сперва закрома спецхрана открыли, потом списки репрессированных с 1917-го по 1988-й – читай, знакомься, радуйся. Никому не запрещено говорить о наших преступлениях, грехах, ошибках, заблуждениях, о тайных замыслах по захвату мирозданья, о глупой нашей борьбе с Господом Богом, ибо поняли, что простому человеку было труднее попасть в Смольный, чем верблюду в рай… И вот больничные халаты с суднами поровну с беспартийными разделили.

Август

Образовался Христианско-демократический союз Ленинграда.

6 октября

Макет «Демократия и мы» вернули – нет полиграфических возможностей.

Адамацкий говорит, что кооператив готов нас признать издательской группой. Если перспективы выхода на тираж у «Демократии и мы» нет, следует заняться издательством всерьез с самого начала, привлекая профессионалов: критиков, редакторов, художников-оформителей.

7 ноября

Колонна демократических сил прошла от Пионерской площади до Дворцовой. 50 тысяч человек.

21 ноября

Пленум горкома и обкома. Гидаспов выступил против радикалов из ЛНФ.

В «Неве» № 9 опубликована моя повесть «На отъезд любимого брата».

Возвращаюсь к литературе.

Борис Рогинский Послесловие

«Выходи по одному и бросай оружие на снег!.. А теперь Горбатый! Я сказал: Горбатый!» – иного разговора с бандитами быть не может. Так это представлялось по советским фильмам. По западным детективам сделалась известной профессия переговорщика. Если хочешь сохранить жизнь заложникам, с преступниками надо беседовать, успокаивать их, оттягивать время, договариваться, меняться. Принимать какие-то их требования, выдвигать собственные и добиваться их выполнения. И не снайперы, не вертолеты, не группы захвата решают в конце концов дело, а этот спокойный, подготовленный, мгновенно сопрягающий все обстоятельства и принимающий решения человек. Переговорщик – стратег и тактик освобождения заложников.

Именно эту роль в конце 1970-х годов взял на себя автор этой книги Борис Иванович Иванов. От имени непризнанного властью культурного сообщества Ленинграда он вместе со своими соратниками и союзниками Игорем Адамацким, Юрием Новиковым, Борисом Останиным, Аркадием Драгомощенко, Налем Подольским и другими начал переговоры с КГБ. Переговоры о вещи тогда почти немыслимой – о выходе из подполья, создании того, что будет названо Клубом-81. Только за переговорщиком не стояли бронированные автомобили, вооруженные до зубов люди, локаторы и прослушка телефонов. Все это было у «бандитов». А переговорщик был сам из числа заложников, и никто, кроме заложников, ему не помогал. Еще одно отличие от детективов – Борис Иванов всегда брал с собой на переговоры одного или нескольких товарищей. Для того, чтобы «бандиты» понимали: они имеют дело не с чудаком-одиночкой, а с общественным движением. И чтобы у других членов клуба не возникало сомнений относительно честности и открытости переговоров.

А между тем трудно представить себе более не склонных к переговорам заложников, чем представители ленинградской неофициальной культуры рубежа 1970–1980-х годов. Сведя свои отношения с государством к минимуму (устройство на работу оператором котельной, сторожем, лифтером), поэты, художники, музыканты, режиссеры, критики, философы, не имевшие надежды на выход к широкой аудитории, в большинстве своем вроде бы и не испытывали в нем потребности. Вариться в собственном котле или, если угодно, обитать в катакомбах, творить для узкого круга ценителей вошло в привычку и сделалось нормой. Всякая организация представлялась либо опасной, либо бессмысленной. Любая договоренность с КГБ, да просто переговоры с ним, казались коллаборационизмом. Стержнем катакомбной культуры того времени был индивидуализм, и люди зачастую с подозрением относились ко всему открытому и общественному, видя в нем посягательство на «тайную свободу» личности. Такие заметные фигуры независимого культурного движения, как Тамара Буковская и Владимир Эрль, так и не вошли в клуб.

Поэтому переговорщик оказывался между молотом государства и наковальней неофициальной культуры. Как Борису Иванову и его единомышленникам удалось заразить идеей клуба стольких петербургских мечтателей и чудаков – непонятно. Может, это было кем-то в конце 1970-х смутно ощущаемое, кем-то ясно осознанное чувство кризиса? Может, решающим оказалось слово «клуб», ассоциировавшееся не с советскими кружками по интересам, а с Английским клубом, а может, и с Пиквикским – действительно, собрание эксцентриков! Может, рождение Клуба-81 подготовили конференции независимого культурного движения, религиозно-философского семинара, устроенного Виктором Кривулиным и Татьяной Горичевой, самиздатские журналы и в первую очередь «Часы», издаваемые Борисом Ивановым бесперебойно в течение четырнадцати лет (1976–1990), но также и «37», и «Северная почта», и «Обводный канал»? Ведь многолетнее и регулярное сотрудничество авторов и редакторов, постоянные рубрики – это уже форма организации разобщенных писателей, путь к читателю, хоть и немногочисленному, хоть и знакомому, но все же выходящему за пределы круга самих авторов. Да, именно в постоянстве, спокойствии, непременности хода «Часов» при любых обстоятельствах видел редактор главное их значение. Собственно, «Часы» и Клуб-81 имели для Бориса Иванова сходные цели: и то и другое он связывал с самосознанием культуры, с ее, как он это называл, институализацией. Без общности нет культуры, так он считал. И если в середине 1970-х годов авторов можно было собирать под одной обложкой, то к концу потребовалось место, где они встречались бы друг с другом и читателями, где звучали бы стихи, проза, доклады, проходили бы дискуссии. И это должна была быть не квартира (квартира просто не вместила бы всех желающих), а легально предоставленное помещение.