История изучения восточных языков в русской императорской армии - [56]

Мысль о необходимости изучения языка индустани (урду) в русской императорской армии принадлежит императору Николаю II, который обратил внимание на важность этого языка в период своей поездки в Индию[374]. В феврале 1895 г. начальник Главного штаба генерал-адъютант Н. Н. Обручев в письме на имя Туркестанского генерал-губернатора барона А. Б. Вревского сообщил о «Высочайшем Государя императора повелении относительно необходимости принятия мер, чтобы все офицеры Туркестанского округа могли изучать индусские наречия и чтобы было составлено для сего руководство, подобно тому, как существует таковое для английских войск»[375].

Вопрос о необходимости изучения в русской армии языка индустани совпал по времени с периодом активизации русской внешней политики на Среднем Востоке и в Центральной Азии. Англо-русское разграничение на Памире (1896), открытие железнодорожного пути в Кушку (1898), реорганизация войск Туркестанского военного округа (1899) – вот те события, которые в конце 1890-х гг. изменили положение России в Средней Азии по отношению к Британской Индии.

В указанный период в военном ведомстве и среди некоторой части военных специалистов тема изучения языков Индии вызывала значительный интерес. Вопрос этот обсуждался в печати и привлек внимание не только специалистов, но и широкой публики. В 1895 г. в журнале «Разведчик» под инициалами М. К. М. была опубликована статья «Индустани»[376]. Автор отмечал, что язык индустани представляет собой «помесь средневекового арийского народного языка с персидско-арабскими и турко-монгольскими элементами, занесенными в Индию чужеземными завоевателями». Язык получил большое распространение в Индии. «В Азии, – отмечалось в статье, – он составляет один из главнейших элементов цивилизации: это командный язык в войсках Индии (кроме Мадрасских провинций), это язык администратора, купца, миссионера, публициста, язык изящной словесности и новоиндийского драматического искусства»[377]. Автор высказывал мысль, что, возможно, наступил момент, когда язык индустани может «стать и в руках русского деятеля мирным, но могучим орудием; знание его должно составлять по мере возможности одно из весьма желательных условий службы на азиатской окраине». В статье предлагалось приступить к изучению языка индустани в НАГШ, университетах, на курсах восточных языков и среди кубанских, терских, уральских, оренбургских и сибирских казаков, а также сделать индустани «одним из перворазрядных предметов в туркестанских школах» и учредить в Ташкенте печатный орган на этом языке.

Высказанные в статье «Индустани» идеи были рассмотрены в критической статье, опубликованной в газете «Окраина»[378]. В статье указывалось, что, признавая целесообразным обучение языку индустани на курсах восточных языков и в академии Генерального штаба, остальные предложения автора «не выдерживают ни малейшей критики и основаны на очевидном незнакомстве их автора с положением дел на нашей окраине». «Заставлять школьников изучать язык, – отмечалось далее в статье, – на котором громадному большинству из них не придется во всю жизнь не сказать ни слова и который, таким образом, является для них в буквальном смысле мертвым, это было бы хуже введения классической системы среди туземцев и вряд ли согласовывалось бы с гуманными и просветительными задачами школы вообще. Точно так же непонятно нам, зачем может понадобиться индустани уральцам, оренбуржцам и прочим казачьим войскам, из которых большинство сегодня служит в Туркестане, а через три года может очутиться на противоположной окраине нашего обширного отечества <…>. Наконец, что касается до возможности и пользы издания специального органа на языке индустани у нас в Ташкенте, то такая возможность, конечно, нашлась бы, но польза из этого вышла бы весьма сомнительная»[379].

Вместе с тем автор статьи отмечал и положительную сторону статьи «Индустани». Высказанные в ней мысли и предложения лишний раз свидетельствовали о том, насколько мало было известно в России и Туркестане о жизни и положении дел в соседней Индии. «Если военные и политические новости из Индии, – указывалось в статье, – проникают от времени до времени в наше общество путем периодической печати, то в остальных отношениях современная Индия представляет для нас в полном смысле terra incognita, и о жизни ее народов мы имеем не многим больше сведений, чем о жизни каких-нибудь фиджийцев или пешересов[380]. Такое положение дел не может считаться нормальным. Из всех цивилизованных стран русские, а из русских – мы, туркестанцы, географически стоим ближе всех к Индии, к этой интересной и загадочной стране. Настроение ее народных масс, их настоящее и вероятное будущее далеко не безразлично для нас, даже с узко утилитарной точки зрения. Между тем никто так плохо не вооружен средствами для знакомства с Индией, как именно мы. Не говоря уже о полном незнании туземных наречий, мы должны сознаться, что и английским языком владеют очень немногие из нас. Наша литература может насчитывать только крайне ограниченное число книг или статей оригинальных или компилятивных, посвященных Индии, да и те касаются главным образом ее религии и философии. Об обществе для изучения Индии у нас никогда и вопроса не поднималось, а между тем возникновение такого общества было бы явлением очень естественным именно среди русских»