История иудаизма - [205]

Еще в 1810 году в Касселе Якобсон ввел новую церемонию конфирмации для шестнадцатилетних подростков: традиционный обряд бар мицва, справлявшийся по достижении мальчиками тринадцати лет, казался не подходящим для новой эпохи, когда дети в этом возрасте еще не могли осознанно принимать на себя обязанности взрослых. Литургия для новой церемонии устоялась не сразу, зато она проводилась и для мальчиков, и для девочек. В 1844 году к духовной реформе прочувствованно призывал на смертном одре престарелый Аарон Хорин, раввин города Арада (тогда венгерская часть Австрийской империи, ныне Румыния):

Вечные элементы религии должны находить свое выражение в таких формах, которые бы нравились людям и согласовывались с их жизненными потребностями. Если наша религия входит в кажущееся противоречие с жизнью, это совершается либо из-за порчи священных обрядов иноземными добавлениями, либо из-за своеволия грешников, руководствующихся в жизни лишь необузданной алчностью и пагубными заблуждениями. Если мы покажем, что готовы отказаться от всего наносного и нередко навязанного нашей благородной вере в темные и мрачные века, но полны решимости умереть за то существенное, что есть в нашей религии, мы, с Божьей помощью, сможем успешно сопротивляться всем распутным, бездумным и дерзким атакам вольности или невежества на наше святое дело; тогда кажущееся противоречие исчезнет, и мы достигнем того, что непреходяще и любезно Богу [9].

Необходимость перемен признавалась широко, но согласия по поводу пределов, которые переступать все-таки нежелательно, не было. В ранней реформистской службе синагогальная литургия была сокращена, проповеди и некоторые молитвы читались на разговорном языке, а основные хоральные элементы литургии звучали в сопровождении органа, однако изменения, вводимые отдельными общинами, подвергались нападкам местного ортодоксального раввинского истеблишмента. В июне 1844 года двадцать пять раввинов — сторонников религиозных перемен со всей Германии — удалось собрать на съезд в Брауншвейге; во главе съезда стоял Авраѓам Гейгер, один из ведущих ученых движения Wissenschaft des Judentums, чьи исследования античной и средневековой еврейской истории и литературы были призваны показать, что иудаизм на протяжении своей истории постоянно эволюционировал (как мы уже знаем, по крайней мере в общих чертах он был прав). Далее последовали еще два съезда — в 1845 году во Франкфурте и в 1846-м в Бреслау, — но к соглашению по таким вопросам религиозной практики, как обязанность мужчин молиться с покрытой головой, ношение тфилин и законы кашрута, так и не пришли. Немало спорили также о литургической роли иврита (многие настаивали на сохранении хотя бы части молитв на иврите); единогласно было решено исключить традиционные молитвы о восстановлении жертвоприношений в Храме, а франкфуртский съезд 20 июля 1845 года большинством голосов постановил, что «мессианская идея должна сохранить значительное место в молитвах, но все моления о возвращении в землю отцов и восстановлении еврейского государства следует исключить», так как «во всех новых добавлениях к молитвеннику могут быть ясно описаны наши современные представления о Мессии и, среди прочего, может быть признано, что наш новый статус граждан представляет собой частичное исполнение наших мессианских чаяний» [10].

Между движениями за религиозную реформу и подходом Wissenschaft des Judentums (см. главу 16) к историческим исследованиям имелась тесная связь. Центральной идеей обоих движений было стремление подчеркнуть рациональные аспекты иудаизма и еврейской истории и тем самым добиться, чтобы евреи почувствовали себя одним из европейских народов. Многие члены гамбургской общины воспитывались в семьях, где почти не соблюдались еврейские обычаи, а поиски рационализированного иудаизма шли параллельно и одновременно с тем, как протестанты в атмосфере религиозного возрождения, особенно характерной для Германии, принимали осмысленную либеральную теологию, основанную на библейской критике.

Как историки, так и богословы стремились изо всех сил принизить значение мистических традиций каббалы, очерняя или игнорируя каббалистические практики как недостойные возвышенных религиозных идеалов просвещенной нации. Но в странах, которых не коснулось немецкое реформистское движение, случалось, что исторические исследования и философские умозаключения приводили евреев к несколько иным религиозным выводам. Так, ученые библейские комментарии жившего в Италии Шмуэля-Давида Луццато (он же Шадаль) пронизаны духом научной критики (автору изрядно пригодилось глубокое знание семитских языков), но Шадаль при этом ратовал за романтический «иудаизм чувства», который противопоставлял как рационализму философии, так и спекуляциям мистиков, решительно отвергая и то и другое. Земляк и младший современник Шадаля — Элияѓу Бенамозег, раввин еврейской общины Ливорно, утверждал, что каббала заслуживает статуса, равного Библии и Талмуду, и настаивал, что, так как иудаизм содержит все универсальные истины, разбросанные по отдельности в религиях и мифах других народов, евреи должны принять на себя ведущую роль во всемирной пропаганде монотеизма. Бенамозега, которого иногда называют Платоном итальянского еврейства, высоко ценили нееврейские читатели за попытку продемонстрировать сходства между иудаизмом и трудами современных автору итальянских философов, а также превосходство этики иудаизма по сравнению с христианской. Однако его главный ивритоязычный труд — опубликованный в 1862–1865 годах комментарий к Пятикнижию, написанный с привлечением данных сравнительного языкознания и археологии, — был настолько враждебно воспринят в некоторых раввинистических общинах, что в Алеппо и Дамаске экземпляры книги подверглись публичному сожжению [11].