История Италии. Том II - [20]

Таково было положение в неаполитанской деревне, когда стало распространяться известие о бегстве короля и установлении республики. К середине февраля республиканские порядки распространились на большую часть королевства — Молизе, Апулию, Салерно, Базиликату и Верхнюю Калабрию, тогда как самая южная ее часть, лежащая на крайней оконечности полуострова, осталась роялистской. Королевским властям удалось, хотя и не без труда, удержать в подчинении и Сицилию (в феврале здесь под воздействием республиканской пропаганды поднялись городские низы Катании, Мессины, Катальджироне и других городов, однако восстания были подавлены с помощью войск, использовавших артиллерию)[91]. Таким образом, за исключением Сицилии, Южной Калабрии и Абруцц (где еще зимой 1798 г. началось антифранцузское восстание), деревья свободы, символизировавшие республиканские порядки, были водружены во многих сотнях городов и селений — от границы с Римской республикой до Ионического моря.

Провозглашение республики не встретило сопротивления со стороны народных масс провинции. Многие надеялись, что республика принесет им избавление от нужды — ведь республиканское правительство как будто дало обещание, хотя и не очень определенное, улучшить положение масс, заявив в своем первом обращении к народу: «Равенство состоит в том, что закон равен для всех и защищает невинного бедняка от богатого и властного угнетателя»[92]. Во всяком случае в обстановке развивавшегося на Юге острого социального кризиса народ во многих местностях истолковал по-своему провозглашавшиеся во время республиканских манифестаций лозунги свободы и равенства — как свободу от всех властей и налогов и как равенство имуществ с богатыми. Вместе с тем вследствие того, что новые республиканские органы управления в провинциях состояли почти целиком из представителей провинциальной буржуазии — «благородных», в сознании крестьян республика стала отождествляться с теми, кто подвергал их самой жестокой эксплуатации и притеснениям. Поэтому для массы деревенского люда понятие «якобинец» и «республиканец» стало синонимом угнетателя, богача, мироеда («У кого вино и хлеб — те и якобинцы!» — говорилось в одной из песен, сложенных в 1799 г. крестьянами.)

Конечно, среди тех, кто встал у власти, было немало искренних и горячих приверженцев республиканских идеалов, участников республиканских заговоров 1793–1794 гг. — студентов, литераторов, медиков, ученых, юристов, представлявших передовые круги южной интеллигенции (столь многочисленной и жившей подчас столь напряженной и яркой интеллектуальной жизнью, что многие города и городки Юга превращались в подлинные очаги культуры, существовавшие бок о бок с нищим, бесправным, невежественным и суеверным крестьянством, которое в образованности городских сеньоров видело лишь средство, позволявшее им с большим удобством угнетать бедняков).

Но наряду с этими убежденными и бескорыстными республиканцами к власти поспешили те представители весьма консервативной, а подчас и реакционно настроенной земельной буржуазии, которые в обстановке внезапного развала королевской администрации и армии видели в республике, гарантировавшей неприкосновенность собственности, единственный заслон от возможных посягательств низов на их неправедными путями добытое имущество. Как писал вскоре один из самых проницательных людей того времени, участник событий на Юге Винченцо Куоко, «с республиканцами смешалась тогда огромная толпа торговцев революцией, которые желали перемен по расчету»[93]. Именно эти люди вместе с дворянством сделали в свое время все возможное для того, чтобы сорвать проведение в жизнь королевских эдиктов 1789 и 1791–1792 гг., предусматривавших известные ограничения узурпаций общинных и государственных земель и возможность их сдачи участками в аренду крестьянам.

Срыв этих законов (принятых под влиянием уроков Французской революции с целью укрепления позиций монархии среди крестьянских масс) отразился в сознании крестьян убеждением, что добрый король хотел облагодетельствовать свой народ, но «благородные» помешали ему в этом[94]. И в подобных людях, присоединившихся к республике из корыстных побуждений и инстинктивного страха перед массами, последние видели предавших «доброго» короля «якобинцев», и ненависть к ним (разжигаемую к тому же подозрением в безбожии) переносили на всех образованных. Все эти чувства, переплетавшиеся в душах крестьян, были взбудоражены почти мгновенным развалом старой королевской власти, безначалием, а затем провозглашением республики, оказавшейся «республикой богатых». Эти события, поразившие своей внезапностью и необычностью привыкшую к медленному ходу времени южную деревню, явились толчком, вызвавшим вскоре могучий взрыв долго накапливавшихся у крестьян ненависти и негодования, которые вырвались наружу прежде всего и с особенной силой там, где социальный и психологический антагонизм был особенно острым.

Через неделю после провозглашения республики в Неаполе началось восстание в Молизе, сразу принявшее социальную направленность: жестокое избиение «благородных» сопровождалось опустошением принадлежавших им виноградников и полей, так как восставший народ считал, что эти владения являлись похищенными у него общинными землями. Восставшие сжигали муниципальные и частные архивы, в которых феодальные сеньоры отыскивали документы, призванные подтвердить их права на общинные домены. В районе Муро события приняли характер гражданской войны: все землевладельцы окружных селений объединились в вооруженный союз, чтобы сдержать натиск крестьян