История Испании - [21]

21. Говорим по-кастильски

Именно за XVI век, в эпоху царствования Карла I Испанского и Карла V Германского (императора Священной Римской империи), язык кастильский, называемый за пределами страны испанским, утвердился в качестве основного языка империи. И произошло это, так сказать, самым естественным образом, потому как понятие языка национального, со всеми его преимуществами и прилагаемыми к ним недостатками, появится сильно позже, несколько веков спустя. Уже Антонио де Небриха, публикуя в 1492 году свою «Грамматику», предчувствовал это, напоминая читателю о том, что случилось с латынью в эпоху Римской империи. И так оно и вышло: как в самой Испании, так и в остальных частях Европы, хоть что-то из себя представлявших, самые мощные народные языки неотвратимо стали проникать в литературу, религию, делопроизводство и право, причем не путем их насильственного насаждения – на чем настаивают некоторые манипуляторы общественным мнением и/или прекраснодушные краснобаи, – а как естественное следствие из сложившегося положения дел. По причинам, которых разве что идиот не поймет, единый язык для всеобщего использования, на котором будут говорить во всех концах империи, очень здорово облегчает жизнь и администраторам, и администрируемым. Таким языком мог бы стать любой из тех многих, на которых, помимо латыни – языка культуры, – говорили в Испании: каталонский со своими вариантами – валенсийским и балеарским, галисийско-португальский, баскский и мавританский арабский. Однако всех их обскакал кастильский. Правда, само название «кастильский» в некотором смысле несправедливо, поскольку сдвигает на обочину в высшей степени законное право старинных королевств Леон и Арагон наречь этот язык своим именем. Тем не менее – обратите внимание на факты – феномен не был исключительно испанским. Подобное происходило повсюду. В той империи, что располагалась в центре Европы, немецкий язык натянул нос чешскому. Еще один важный язык, нидерландский – культурно не менее значимый, чем престижный и широко распространенный каталонский, – скукожится до границ будущих независимых провинций, из которых позже образуется Голландия. А во Франции и Англии французский и английский разогнали по углам валлийский, ирландский, бретонский, баскский и окситанский. Все эти языки, как и другие языки Испании, сохранились как местные наречия, на которых в соответствующих регионах продолжают говорить дома и на улице с соседями, в то время как язык всеобщий – в нашем случае кастильский – стал языком бизнеса, коммерции, администрации и культуры; и все те, кто стремился к процветанию, к тому, чтобы делать карьеру, получать образование, ездить по миру и обмениваться технологиями, мало-помалу восприняли этот язык как свой собственный. Как английский – но того времени. И здесь следует особо подчеркнуть, предупреждая выступления всякого рода клоунов и клинических идиотов, что выбор этот очень часто был добровольным, совершенным в соответствии с объективной исторической закономерностью, в силу простых рыночных соображений (как писал андалузский историк Антонио Мигель Берналь и как ясно дал понять в 1572 году каталонец Льюис Понс, заявив при публикации на кастильском языке книги, посвященной его родной Таррагоне, что он идет на такой шаг, поскольку именно этот язык «наиболее широко используется во всех королевствах»). Нелишне также напомнить, что даже в XVII веке, при всех стараниях министра Оливареса на ниве унификации, не было никакого сколько-нибудь серьезного насаждения кастильского языка – ни в Каталонии, ни где бы то ни было еще. Любопытно, что не кто иной, как именно католическая церковь Испании, была в те времена единственным институтом, который, блюдя свои коммерческие интересы, проявил в сфере своей компетенции настоящую нетерпимость к народным языкам – не делая при этом никакой разницы между кастильским, баскским, галисийским или каталонским, – швыряя в костер любой перевод Библии, потому что он был способен свести на нет высокорентабельную роль церкви как единственного посредника между священными текстами и народом – на манер египетского жреца. Потому как чем больше неграмотности и отсутствия критики, тем лучше (на том до сих пор и стоим, свято блюдя традицию). В действительности же единственный запрет, наложенный на какой-либо народный язык, коснулся только мавров; и это на фоне того, что Англия уже в 1531 году вводит запрет на использование валлийского в судопроизводстве и других официальных сферах, а во Франции в 1539 году издается декрет, провозгласивший французский единственным официальным языком, в ущерб всем остальным. В Испании же ничего подобного не было: латинский все так же продолжал использоваться как язык культуры и науки, в то время как издатели, чиновники, дипломаты, писатели и другие, кто хотел найти свое счастье на широких просторах Империи, прагматично склонились к языку кастильскому. «Грамматика» Антонио Небрихи, структурировав и систематизировав один из языков Испании (возможно, главным сегодня стал бы каталонский, если бы у каталонцев нашелся свой Антони Небриже, проснувшийся раньше кастильского), достигла ровно того же результата, что в Германии – переведенная Лютером на немецкий Библия или же в Италии – тосканский диалект, на котором Данте создал «Божественную комедию» и который лег в основу современного итальянского языка. Военная же и политическая гегемония, которой к тому времени Испания уже обладала, усилению престижа языка кастильского только способствовала: Европа наполнилась напечатанными по-испански книгами, армии пользовались нашими словами как лексической основой для своего лингва франка, а переброс всего этого культурного багажа на только что завоеванные территории Америки превратил кастильский, в силу элементарной исторической справедливости, в язык всемирный. А те языки, что таковыми не стали, – что ж, не повезло. А на нет и суда нет.