История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - [71]

Между Персидским заливом и центральной Аравией кочевало могущественное племя Бену Темим, некоторые отделы которого выдвинулись далеко на запад. К одному из них, Бену Амр, подошли вплотную мусульманские сборщики податей, собиравшие в то время десятину у хузаитов, живших к северу от Мекки. Амриты, опасаясь, чтобы эти пришельцы не вздумали распространить свою неприятную деятельность и на их владения, поспешили прогнать правоверных вооруженной силой. Уейна, шейх фезаритов отдела гатафанцев, обрадовался случаю отличиться и наказать наглецов. С 50 расторопными своими бедуинами он настиг их и, взяв в плен с полсотни мужчин, женщин и детей, приволок в Медину. Пришлось бедуинам подумать о выкупе своих. Темимцы послали депутацию к Мухаммеду. Был это народ грубый и дерзкий. Стали они у мечети и принялись непристойно, стуча и крича, вызывать Мухаммеда. Когда наконец пророк вышел из дома Айши, отправляясь на полуденную молитву, они бросились все гурьбой к нему. Дружелюбно усмехаясь, но не проронив ни слова, прошел мимо них пророк. И тогда только, когда окончилась молитва, он выслушал их. По давно заведенному обычаю в пустыне, выступил один из темимцев и произнес прекрасную речь; в ней превозносил он свой народ, выставляя его благороднейшим, наиболее зажиточным и самым многочисленным среди восточных племен. Мухаммед знал хорошо бедуинов и понимал, что их следует прежде всего поразить их же оружием. Поэтому кивнул он одному из своих; этот не преминул, конечно, пуще расхвастаться, рассыпался в пышных дифирамбах по адресу посланника Божия и всех его приближенных. Затем наступил черед главного поэта темимов, Аз-Зибрикана. Он продекламировал несколько витиеватых строф, в которых снова восхвалялось величие его народа. Но придворному поэту Мухаммеда, Хассану Ибн Сабиту, без особого труда удалось затмить доморощенного пиита и далеко превзойти его еще более цветистыми оборотами. Бедуины смекнули тотчас же, что пророк не только умеет сноситься прямо с Аллахом, но и окружил себя самыми даровитыми ораторами и стихотворцами; всякому, дескать, далеко до него. Они сразу же, тут на месте, объявили, что готовы подчиниться, и получили, разумеется, обратно всех своих пленных. Но тотчас же вслед за этим событием появился коран, воспрещавший на будущее время толкотню и крик в присутствии пророка.

Весьма существенным оказалось, что в это самое время приняли ислам несколько знаменитых поэтов, принесших немало пользы делу распространения веры великим воздействием своего дарования. Сам Мухаммед не умел слагать стихов, не терпел ни поэзии, ни поэтов. Горе тому, кто подобный сомнительный дар предоставлял в распоряжение сатаны, — мы уже видели не один пример, как за эпиграмму на пророка дерзкий платился жизнью. И теперь, когда ислам проник почти уже всюду, Ка’б, сын знаменитого Зухейра, из племени Музеина, подвергался большой опасности. Этот высокоодаренный поэт, как часто бывает с остроумными людьми, был склонен, увы, к неверию. Брат его, Буджеир, вместе с большинством музейнитов, принял ислам, а поэт осмеял это обращение в нескольких злых строфах. Мухаммед не любил шутить, и бедному мечтателю грозила неминуемая смерть. Всякий хорошо понимал, что, подобно прежнему Ка’бу, павшему искупительною жертвою ислама, никому не уйти от кинжала любого фанатика. Буджейр не замедлил предупредить брата об угрожавшей ему опасности. Ка’б решился поставить жизнь на карту и отдаться самому в руки пророка. Переодетый, вошел он в Медину и прокрался в мечеть; там увидел он Мухаммеда, беседовавшего с некоторыми правоверными. «Посланник Божий, — воскликнул поэт, когда удалось ему пробраться поближе к пророку, — здесь вблизи находится Ка’б Ибн Зухейр. Он хочет вымолить у тебя прошение, как раскаивающийся, верующий. Примешь ли ты его милостиво, если я тебе его доставлю?» — «Пусть будет по твоему!» — было ответом. — «Перед тобой стоит Ка’б». Пылая негодованием на обманщика, осмелившегося провести самого пророка, выпрыгнул из толпы один из ансаров, готовый тут же на месте умертвить дерзновенного, но Мухаммед отклонил удар, подтверждая помилование. Признательный поэт произнес экспромтом прелестный панегирик в честь посланника Божия[114]. Когда Ка’ба произносил строфу:

«Посланник — это меч, сверкающий во мраке,

Сам Бог орудие святое закалил» —

прославляемый сорвал с плеч своих зеленую мантию и накинул ее на осчастливленного столь высоким вниманием поэта. Стихотворение это носит название «Песнопение мантии». Ка’б очень дорожил подарком пророка, так что отказался продать его Халифу Муавие за 10 000 дирхем. Лишь по кончине поэта властелин мог приобрести драгоценное это одеяние от наследников поэта за 20 000. Как редкостный памятник хранилась мантия в сокровищнице повелителя правоверных, сначала в Дамаске, а затем в Багдаде, пока не сгорела в 656 г. Гиджры (1258 г.), при завоевании города татарами. «Мантию пророка» и поныне, положим, показывают в Константинополе, во дворце султана, но подлинность ее не более достоверна, чем святые одежды в Трире.

Сравнительно довольно поздно, лишь по смерти лукавого А’мир Ибн Тяфеилу, покорились и Бену Амир Са’са’а; но ранее старый Абу’ль-Бара, за много лет перед тем склонявшийся к принятию ислама, выслал в Медину, для изъявления покорности, племянника своего, Лебида, одного из величайших поэтов арабских, сочинителя одной Мо’аллаки. Было труднее обратить наследника другого великого имени. К северо-западу от Медины, в округе известнейших двух горных хребтов Аджа и Селма, обитало почитаемое всеми племя Тай. Часть их были христиане, другие же поклонялись в высшей степени уродливому идолу, прозываемому Фуле. Со времени покорения Хейбара тайаты сделались соседями мусульман; но они не думали обращаться, даже после перехода на сторону правоверных города Мекки; поэтому в 9 г. (в средине 630) послан был Алий с тем, чтобы разрушить храм вместе с его идолом. Знаменитого князя тайитов, «Хатима щедрого», давно уже не было в живых. Сыну Адию во главе части племени удалось уйти в Сирию, но осталась его сестра, которую вместе с другими пленными привели в Мекку. Это была разумная женщина, которая сумела добиться у пророка освобождения; она отправилась затем в Сирию и уговорила брата вернуться и покориться. Мухаммед поставил снова Адия во главе племени. С тех пор сын Хатима твердо держался ислама, даже тогда, когда большинство арабов отпали, он не изменил.