История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - [207]

Рамадана 201 (24 марта 817) повелитель выбрал себе зятем и преемником, с данным ему при этом титулом Ар-Риды[336], алида Алия Ибн Мусу; одновременно черное аббасидское знамя заменялось зеленым алидов. Таким образом заключалось примирение обеих враждующих ветвей семьи пророка, с предвзятой, без сомнения, мыслью, подобно тому как и во времена Абу Муслима, отшвырнуть вторую отрасль снова на сторону, лишь только упрочено будет в должной мере собственное свое положение. Но последствия этой сделки получились самые плачевные. Багдад вовсе не желал слышать о каких бы то ни было шиитах; весь город восстал как один и провозгласил халифом другого сына Махдия, Ибрахима (28 Зуль Хиджжа 201 = 17 июля 817). Шииты же Ирака раздвоились, многие из них, и совершенно основательно, не доверяли Аббасидам. В это же время брат Абу’с Сарайя взбунтовался в Куфе. Пользуясь всеобщим смятением, генералам Ибрахима удалось занять этот город (5 Джумада I 202 = 19 ноября 817). Ободренные успехом, они напали внезапно на Хасана ибн Сахла в Басите, но предприятие не удалось. Тем не менее дела Ма’муна на западе подвигались туго, находясь в худшем чем когда-либо положении. И в Египте также подготовлявшиеся еще со времени смерти Амина волнения разразились поголовным восстанием при первом известии о предполагаемом назначении алида наследником. Хуже всего было то, что начиная с 201 (815/16) зашевелились снова в Азербайджане коммунисты, и волнения их вспыхнули в самой ужасающей форме.

Некто Бабек, перс по происхождению, стал проповедовать тут о воплощении божества в его семье, а по преемству и в него самого; при этом склонял он всех к общности имуществ и жен. Быстро удалось ему навербовать многочисленных последователей в среде сильных и всегда готовых к бунту против халифата горцев. И прежде, как, например, в 192 (808), находили у них постоянную поддержку коммунисты, или, как их называли тогда, хуррамиты[337]. Движение могло легко перекинуться и на восточную Персию, где воспоминания об Муканне еще не угасли, и в таком случае было бы потрясено истинное основание могущества Ма’муна. Тем более халифу приходилось выслушать внимательно доводы своего зятя алида. В виде исключения был это человек порядочный — или же находил нужным выпутать своего будущего тестя из тенет тогдашних его приближенных; преследуя односторонне одни персидские интересы, они с каждым днем все более и более подрывались под прочные основы государства. Ма’мун не лишен был прозорливости, он понял, наконец, что необходимо изменить направление политики. К тому же Рида представил ему доказательства, что Фадл Ибн Сахл утаивает от него самые дурные и важные известия с запада. Властелин решился отправиться самолично в Ирак (середина 202=конец 817). Не могло, конечно, ускользнуть от Фадла, что его влияние начинает ослабевать, хотя Ма’мун с неподдельным коварством аббасида в данный именно момент возобновил в высшей степени милостивым рескриптом его прежние почти неограниченные полномочия. Перс был настолько неосторожен, что выказал явно свое неудовольствие; чересчур усердные почитатели халифа напали на него и изрубили несчастного во время его поездки на воды в Сарахс (начало Шабана 202=февраль 818). Ма’мун, понятно, безутешно оплакивал потерю своего верного слуги и немедленно же повелел казнить убийц, в числе которых находился и его собственный шталмейстер. Тотчас же взял халиф в жены одну из дочерей Хасана ибн Сахла, брата убитого визиря, под командой которого все еще состояла порядочная армия в Басите. Подобная же своеобразная неудачная судьба постигла вскоре и остальных главных представителей его прежней политики. Отпразднована была вскоре свадьба Ар-Риды с дочерью повелителя. Но к концу Сафара 203 (август — сентябрь 818) во время продолжительной остановки в Тусе молодой супруг увлекся и покушал не в меру винограда; он умер после непродолжительной болезни с очевидными симптомами полнейшего несварения желудка. Смерть такого почтенного родственника, к тому же объявленного наследником, произвела потрясающее действие на чувствительного властелина. Все видели, как, стеная и всхлипывая, плелся он за гробом слишком рано угасшего, которого похоронили рядом с могилой Харуна Ар-Рашида. Но испытаниям повелителя, казалось, не предвиделось конца: когда он достиг Рея, пришла печальная весть о первых признаках умопомешательства Хасана ибн Сахла; окружавшая его свита принуждена была надеть на него смирительную рубашку. Общественные толки, ходившие, по крайней мере, в восточных провинциях, как тогда, так и позже, злорадно добавляли, что все эти несчастия с халифом послужили ему же на пользу, чтобы отнять у добрых жителей Багдада всякий повод быть недовольными им. И действительно, окружающие Ибрахима ибн аль-Махдия не видели уже более никакого основания после катастрофы с ненавистными сыновьями Сахла и со смертью Риды к дальнейшему сопротивлению приближавшемуся лично властелину. Это стало тем более для всех потребным, когда оказалось, что Ибрахим, хотя и великий знаток в поэзии и музыке и сам с немалым успехом упражнявшийся в обоих искусствах, не выказывал, собственно, ни тени уменья властвовать в течение всего времени своего номинального халифства. Итак, большинство покинуло претендента и искало примирения с его соперником. Последняя попытка вооруженного сопротивления 29 Зу’ль Ка’да 203 (28 мая 819) кончилась поражением, и 15 Сафара 204 (11 августа 819) мог, наконец, Ма’мун вступить в свой верный город; тут же он поспешил развернуть ставшее снова популярным черное знамя Аббасидов, а одновременно заслужил доброе расположение иракцев сложением с жителей податей.