История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - [132]

И в то самое время, когда извне все складывалось так, чтобы усилить еще более могущество партии Омейядов, халифу внутри государства начинали отказывать в поддержке те, которые доселе считались основными столпами ислама. Как ни старался Алий по наружному по крайней мере виду выказать полнейшее равнодушие, заставляя себя упрашивать перед принятием всенародного почитания, он не мог, однако, скрасить то обстоятельство, что дело это в конце концов тесно связано с цареубийством. Нельзя было также никак устранить того неприятного впечатления, что он вел себя трусливо и вероломно. Вот что произвело среди всех набожных, за исключением фанатиков, недовольство новым властителем. Все старательно начали сторониться нового халифа. Хотя вначале мало нашлось таких, которые, следуя примеру Са’да, покидали город, зато призыв к борьбе с Му’авией, объявленный Алием вслед за бесстыдным вызовом первого, никем не был поддержан. За исключением личных приверженцев, которых халиф, положим, имел в достаточном количестве, высоко ценивших его храбрость, красноречие и поэтический дар, а также почитавших в нем двоюродного брата и зятя пророка, никто другой не выказал желания взяться за оружие, хотя всякий должен был понимать, что Омейяды не ограничатся одними угрозами. Меж тем у Алия при всех его разнообразных дарованиях недоставало именно того, что прежде всего необходимо было в его затруднительном положении: способности к быстрому решению. После назначения новых наместников проходили месяцы, а он буквально ничего не предпринимал, несмотря на то что по известным обстоятельствам происходившего в провинциях ему представлялось немало случаев к применению быстрых, решительных мер. По-прежнему продолжал он слишком терпеливо выжидать, не согласятся ли наконец мединцы добровольно принять участие в сирийском походе. Из состояния летаргии подняло его наконец потрясающее известие. Безучастность мединцев показала ясно, что дело Алия не пустило прочных корней в народе. У побежденных соперников, Тальхи и Зубейра, возродились поэтому новые надежды, что можно будет попытать вырвать владычество из его рук Свергнут же возмутившимися Осман, не крепче его и Алий! А верность и вера для этих людей давно уже стали пустым звуком. Оба направились в Мекку, чтобы там подготовить тайком возмущение, под покровительством безнаказанности, даруемой этими святыми местами. Здесь встретились они с Айшей. После катастрофы отсюда она не выезжала, соединившись с Я’лой, обладателем южноарабской казны. Этот последний, конечно, охотно соглашался играть с ними заодно; что же касается «матери правоверных» — для нее не могло быть высшего наслаждения, как опозорить Алия, а тем паче составить заговор[217] против своего смертельного врага. Так поступала она и раньше по отношению к Осману. Ее набожность весьма легко мирилась с гибельною склонностью к интригам; теперь, понятно, стала она не менее Амра и Му’авии возмущаться этим ужасным, чудовищно совершенным преступлением. Всего оригинальнее было то, что большинство Омейядов с Мерваном во главе примкнуло также к этому движению. Вообще не выяснено, почему после умерщвления Османа, вместо того чтобы отправиться к Му’авии, они удалились в Мекку. Может быть, Омейяды полагали найти более верную безопасность в самом святом граде, округ которого ограждался строго соблюдаемым правом неприкосновенности убежища, и предпочитали укрыться там, чем подвергаться риску встречи с бунтовщиками, рассеянными по дорогам в Сирию. Возможно также, что они задумали сначала собрать всех своих приверженцев в этом старинном местопребывании их семьи. Во всяком случае считали они полезным, когда Тальха и Зубейр в Мекке стали во главе недовольных, помогать пока всеми зависящими от них способами расширению возникшего раскола в недрах партии правоверных. Они понимали, что чем более сил истратит Алий в борьбе со своими противниками, тем вернее в конце концов достанется победа Муавии. И эти «прямодушные люди» склонялись по наружному виду признать справедливость взводимой клеветы, а потому соглашались отомстить Алию за пролитую кровь Османа. Когда же оба главные заговорщика вместе с Айшей потянулись в сопровождении 1000 человек в Ирак, чтобы там с помощью своих приверженцев перетянуть на свою сторону многочисленные войска этой провинции, во главе этой странной пестрой толпы очутились и Омейяды. Только один из них оказался вполне честным — это был бывший наместник Османа в Куфе, Са’ид Ибн Аль-Ас. Когда он увидел своих родственников, ехавших впереди Тальхи и Зубейра, то насмешливо окликнул их: «Куда вы идете? Взгляните, мщение позади вас, на спинах верблюдов», этим давал он ясно понять совиновность обоих ехавших позади с бунтовавшими против Османа. Лицемерие их он тоже удачно разоблачил. На вопрос его, кто же из вас после победы станет халифом, они ответили: «Тот, кого выберет община». Тогда он стал им доказывать, что если они действительно хотят мстить за кровь Османа, то обязаны вручить власть одному из сыновей покойного. Они ответили, разумеется, уклончиво. Вместе с некоторыми другими последовавшими его примеру Сайд так и не участвовал в общем предприятии. Да и участникам в заговоре было как-то не по себе; на это лучше всего указывает поведение Айши. Одно неприятное предзнаменование, случившееся во время похода, так встревожило нечистую ее совесть, что она чуть было не вернулась назад; едва ее уговорили. Раби’ II 36 (октября 656) войско союзников достигло Басры; по дороге оно возросло с присоединившимися со всех сторон до 3000 человек. Здесь, как и в Куфе, мнения разделились. В обоих городах издавна были многие лично благожелательствующие Тальхе или Зубейру. Хотя большинство участвовавших в бунте против Османа, услышав дикие вопли о мщении за Османа, должны были волей-неволей держаться Алия, но, с другой стороны, прибытие Тальхи и Зубейра благодаря капризному непостоянству настроения населения быстро увеличило силы другой партии. Наместник Алия, Осман Ибн Хунейф, распорядился благоразумно: неуверенный в надежности своих людей, он не решился запретить противникам занять часть города. Когда же те стали публично обращаться с речами к народу на главной площади города, стараясь умножить число своих приверженцев, Ибн Хунейф стал с успехом и ревностно противодействовать им, причем нашел сильную поддержку у некоторых из более благоразумных. Союзникам приходилось в этих спорах услышать много неприятных истин: противники указывали на распоряжение пророка, по которому следовало «матери правоверных» сидеть у себя дома спокойно, а не таскаться по лагерям вместе с мужчинами. Талхее же и Зубейру, когда они стали неистово громить убийц Османа, сказали прямо в лицо, не желают ли они взглянуть на свои письма, в которых сами же подстрекали когда-то народ против несчастного халифа. Рядом с приверженцами союзников и людьми Алия образовалась в городе еще нейтральная партия, от которой, собственно, и зависел окончательный перевес. Эти последние потребовали представления достоверного доказательства, что Тальха и Зубейр, как они утверждали, присягнули действительно Алию по принуждению. Таким образом, на некоторое время настало затишье, но когда посланные в Медину вернулись с известием, что и там по этому поводу мнения не одинаковы, все осталось по-прежнему в выжидательном положении. Раз ночью напали союзники при помощи нескольких изменников на дом Ибн Хунейфа и взяли его в плен. Потеряв своего предводителя, друзья Алия все еще не сдавались, но после долгих бесцельных переговоров были наконец побеждены в открытом бою. Басра очутилась теперь в руках Тальхи и Зубейра. Чтобы заставить всех окончательно уверовать в искренность их стремления мстить за кровь Османа, совершен был ряд ужаснейших злодеяний. Принялись казнить приверженцев Алия всех поголовно как соучастников в цареубийстве, во всяком случае не более виновных, как и те, которые их умерщвляли. Отвратительная резня оказалась к тому же вскоре непростительной ошибкой, навлекшей на виновников ее справедливую кару. Между убитыми были люди всеми почитаемые, находившиеся в близких отношениях с наиболее влиятельными жителями Куфы. Поэтому, хотя до сих пор в этом последнем городе у Алия было не особенно много приверженцев, теперь мнение большинства окончательно склонялось в ущерб союзникам. Ка’ка’, герой Кадесии, громко стал выражать свое негодование и вместе с другими наиболее влиятельными людьми начал противодействовать Абу Мусе Аль-Аш’арию, доселе почитаемому всеми. Этот последний, понятно, был противником Алия за его попытку сместить его с должности. Когда почти одновременно прибыли послы Алия и басрийцев, наместник старался уговорить своих сограждан, чтобы они по крайней мере оставались нейтральными. И действительно, посланникам Алия, неоднократно прибывавшим, не удавалось добиться желаемой цели. Всех, которых посылал Алий: Мухаммеда Ибн Абу Бекра, Малика Ибн-Агатара и других, — Абу Мусе легко было дискредитировать как заведомых цареубийц. Наконец явился в Куфу сын Алия, Аль-Хасан. Был это довольно обыкновенный и бесхарактерный человек, но как внук пророка пользовался некоторым уважением; к тому же его сопровождал старый Аммар Ибн Ясир, изучивший хорошо местные обстоятельства еще со времени неудачного управления своего при Омаре. От имени Алия объявлялось во всеуслышание, что он избирает Куфу местом своей резиденции — в Медине ему становилось тесно, что уже выяснилось теперь окончательно. Это заявление, совместно с кипучею деятельностью Аммара и присутствием Хасана, возымело значительное действие. Ка’ка’ с соумышленниками открыто принял сторону Алия, а Абу Муса был совершенно оттеснен. Вынужденный покинуть город, наместник удалился, озлобленный, готовый ежеминутно дать волю своему недовольству, но пока не находил еще удобного случая.