История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц - [105]

Этот эпический сюжет уникален тем, что его невозможно полностью отнести ни к киевскому, ни к новгородскому эпическим комплексам. Назвать его песней московского периода также трудно: действие происходит и не в Новгороде, и не в Москве, оно не имеет традиционного прикрепления к типическому месту пира при дворе у князя Владимира. Единственная возможность его соотнесения с конкретным периодом заключается в сопоставлении с сюжетами, содержащими такую же «идею», что позволит вести речь о соответствии социальной практики этих сюжетов, и, соответственно, исторических условий, в которых она развивалась.

4.1.6 Идея противодействия непосильным налогам. «Корсунская легенда» и былина о Глебе Володьевиче

На сегодняшний день существует почти официальное научное толкование данного эпического сюжета, имеющееся в тексте «Свода русского фольклора». Он характеризуется так: «Одна из самых редких былин, известна всего в 5 вариантах, причем 4 записаны в семье Крюковых и лишь 1 — за пределами Зимней Золотицы, на Мезени.[853]

В начале XX века сюжет вызвал оживленную дискуссию между крупнейшими представителями исторической школы В. Ф. Миллером и А. В. Марковым, пытавшимся доказать прямую связь былины с одним из походов русских князей на Корсунь (Херсонес). Близкую к этой позицию занимали новейшие исследователи акад. Б. А. Рыбаков и М. М. Плисецкий, допуская, однако, что в былине «могло произойти слияние» поэтических рассказов о двух разных походах на византийскую колонию. В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов высказали прямо противоположное мнение: «Скорее всего, былина вымышлена от начала до конца»… С. И. Дмитриева предполагает «восхождение былины к книжному источнику» … Вариант М. Г. Антонова, особенно вторая его часть, не имеющая аналогии в золотицких записях, позволяет уточнить представления о связи этого эпического сюжета с исторической действительностью…».[854]

Объяснения «Свода», мягко говоря, недостаточны — в частности, кроме указанных текстов былины «Глеб Володьевич» существуют неполные варианты данной былины, утратившие традиционную концовку, но сохранившие завязку сюжета (то есть причины, побудившие к его созданию, актуальные для общества идеи и т. д.), которые были записаны в казачьей среде:

И да там царюет, там королюет на красная девица,

На красная девица-душа Маринушка дочь Кайдарова.

И да кораб по морю бежит, — она пошлину с него брала,

И да кораб к яру да он подвигался, — она другую с него брала,

И да кораб на аир да он выгружался, — она третию брала.[855]

Неточности на этом не заканчиваются — налицо явная тенденция к упрощению ситуации в отечественной историографии фольклористики. Например, вырвана цитата из контекста предложения В. Я. Проппа, которая в полном виде выглядит иначе и меняет смысл едва ли не полностью:

«Однако, скорее всего былина вымышлена от начала и до конца (выражается сомнение — курсив мой — С.К.), хотя в ней и отразились смутные воспоминания о Корсуни (Корсунь — Херсонес, греческая колония в Крыму на Черном море), о торговых связях русских купцов (утверждение, фактическое признание исторических реалий — С.К.), а может быть — и о походах русских князей на Византию (допущение историчности под определенным условием — С.К.)».[856]

Точку зрения Б. Н. Путилова также невозможно упростить до примитивной оппозиции Б. А. Рыбакову и М. М. Плисецкому. Она более сложна и включает признание некоторых деталей быта, вполне «исторических» по происхождению — таких, как «перчаточки», смысл которых раскрывается им аналогично суждению А. В. Маркова.[857] Другое дело, что он предполагал существование принципиально значимых и, соответственно, несущественных элементов эпического сюжета: «В географической номенклатуре былины преобладает эпическая условность. В названиях «город Корсунь», «море Корсуньское», … возможно, преломились воспоминания о греческой колонии Корсуне (Херсонесе) на крымском берегу Черного моря, с которой Киевская Русь имела торговые связи. Принципиально значимым для сюжета является то, что Глеб Володьевич — русский князь, а Маринка — чужеземка»[858]… То есть, принципиально значимым для Б. Н. Путилова являлось исследование эпических мотивов в рамках метода В. Я. Проппа, который также не отмежевывался от изучения «исторической составляющей» полностью, но считал его затруднительным в отсутствие приемлемой методологии.

Если встать на позиции В. Я. Проппа, цель изучения былины состоит в том, чтобы выяснить, «в какую эпоху и при каких условиях зародился художественный вымысел» … сюжета … «и как он изменялся с течением времени». Однако интерпретация в этом случае становится слишком абстрактной — речь в былине идет не только о том, что Маринка «чужеземка», и уж во всяком случае, это не является причиной развития сюжета, который в центр внимания ставит конкретные экономические интересы узкой группы купцов и их князя (не общерусские, а лишь новгородские).

Точка зрения Б. А. Рыбакова не менее ущербна, поскольку обосновать экономические интересы русских купцов ему также не удалось — пошлины, о которых писал А. Л. Якобсон, выколачивались с горожан.