История Французской революции: пути познания - [14]
Кошен, протестуя против абсолютизации военного фактора как причины революционной диктатуры, впадал в иную крайность и вообще отрицал всякое влияние войны внешней и гражданской на действия якобинского правительства, хотя именно ожесточенная классовая борьба и побудила революционеров прибегнуть к террору. По мнению Кошена, сам по себе принцип всевластия народа неизбежно предполагает отказ от норм морали и права, ибо согласно этому принципу мерилом нравственности и правомерности любого поступка становится соответствие его «всеобщей воле», то есть воле «народа — суверена». «Мы утверждаем, — писал Кошен, — что сама идея революционного закона, или революционного акта, в том точно смысле, как это понимали в 93-м году, иными словами, акта формально законного, однако попирающего все элементарные нормы права и морали, не появилась бы без принципа прямого суверенитета народа и порожденного им социального режима [режима «прямой демократии». — А. Ч.]. Впрочем, и практика это подтверждает: вести гражданскую и внешнюю войны приходилось не только людям, находившимся у власти в 93-м году, но лишь они одни поставили террор в порядок дня и заставили гильотину действовать непрерывно»[101].
Призывы защищать республику и бороться с контрреволюцией не были обусловлены реальными обстоятельствами, утверждал Кошен, они служили лишь прикрытием для репрессивной политики. «Когда акты народной власти приобретали в некоторой степени незаконный характер и становились тираническими, они всегда преподносились как действия ради общей обороны и общественного спасения»[102]. Тезис о защите республики пронизывал все документы революционного правительства, а поскольку именно их исследовали в первую очередь Мишле и Олар, Кошен, считая, что данный вид источников не отражал реальной действительности, отрицал правомерность выводов, содержавшихся в трудах этих историков. Олар, по словам Кошена, изучал не содержание, а лишь внешний фасад, не то, что происходило на самом деле, а лишь то, что об этом писали: он был «привязан к абстракции прав человека, к фикции народа — суверена и всеобщей воли». Критикуя Олара, Кошен ставил под сомнение научную ценность всей «патриотической», «проякобинской» историографии, ибо, по его убеждению, отказ от тезиса «обороны», от аргумента «общественного спасения» неизбежно должен повлечь за собой отказ от оправдания революции[103].
С большей симпатией писал Кошен о сторонниках «концепции заговора», к которым он относил всех противников Революции. Они, отмечал Кошен, совершенно верно указывали на острые противоречия между якобинцами и широкими народными массами, однако ошибочно сводили происхождение якобинской диктатуры к заговору отдельных индивидов. Эта традиция ведет начало еще с Термидора, когда уцелевшие жертвы Террора обвиняли в своих несчастьях конкретных лиц: «Дантон отвечал за убийства в тюрьмах, Кутон — за убийства в Лионе, Мэнье — в Оранже; Фукье поплатился за революционное правосудие, Марат — за прессу, Робеспьер — за все на свете»[104]. В историографии подобные взгляды первым изложил в наивной форме аббат О. Баррюэль, автор многотомной истории якобинизма, объявивший революцию результатом масонского заговора[105].
Утверждения относительно существования «заговора» ошибочны, считал Кошен. «При социальном режиме, несомненно, имело место угнетение — угнетение большинства народа. <…> Однако неверно, что все угнетавшее меньшинство представляло собой клику или заговор»[106]. Личности, писал Кошен, не играли в Революции никакой самостоятельной роли. Это чувствовали и Мишле, ставивший народ выше отдельных людей, и Олар, отрицавший, что Гора являлась партией; но первым, по мнению Кошена, проблему якобинизма как «социального феномена» поставил Ипполит Тэн. С его именем Кошен связывал начало нового этапа в историографии революции, так как Тэн якобы преодолел недостатки и ограниченность как «концепции обстоятельств», так и «концепции заговора»[107]. Тэн «ниспроверг идола, разорвал на клочки фетиш революции — народ»[108], ибо показал, что «малый народ» революционных обществ и большинство французов — «Великий народ» — не одно и то же. «Идеи и история малого народа, — писал Кошен, — не совпадают с нашими, его Малый город имеет свой закон существования, свое развитие, о котором не знают даже живущие в нем, — такова основная идея книги Тэна. Сей закон парадоксален: в 89-м году появился народ, угнетавший большинство нации; принцип свободы, уничтоживший фактическую свободу, “философия”, убивавшая за мнение, правосудие, казнившее без суда»
