История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [36]

Ален Бомберюбар покачал головой. Дождём не пахло. Его мутный взор блуждал по гребням волн. Как долго грёб он в Атлантическом океане? Несколько недель? Может быть, месяцев? Он утратил чувство времени. Ему казалось, что он потерпел кораблекрушение, едва появившись на свет, и с тех пор один в своей лодке неустанно налегает на вёсла, плывя неизвестно куда. Он сожалел о том, что компас ещё не получил распространения. К тому же он так и не научился находить Полярную звезду в небе, усеянном звёздами. Тысячу раз его товарищи по кораблю пытались научить его. Но у Бомберюбара вместо мозгов был большой булыжник. Напрасно ему показывали эту шельму, затаившуюся в своём созвездии, — стоило ему отвести глаза, он больше не мог отыскать её вновь.

Он грёб, не зная, плывёт ли он на восток или на запад, на север или на юг, а может быть, он кружил на одном месте. Чёртово кораблекрушение! Он жалел о том, что не утонул вместе со своими товарищами. Они-то, по крайней мере, теперь в раю у всемилостивого Господа. У них там ноги в тепле и кувшинчики полны вина.

А тем временем бедный Бомберюбар двигал деревянными лопастями, издавая стоны рожающей самки. В тот момент, когда их корабль «Стража Господня» (ещё бы!) наткнулся на этот проклятый риф у берегов Камаре´, Ален Бомберюбар был занят тем, что задраивал щели в спасательной лодке просмолённой паклей. Бедный корабль распахнуло, словно двери церкви Камаре в день воскресного шествия, и он пошёл ко дну. Бомберюбар едва успел перерубить канаты, которыми была привязана лодка. Через несколько минут он оказался один в своей ореховой скорлупе посреди недовольного моря. Благодаря удочке, которая оказалась в лодке, он кормился пойманной рыбой и благодаря частым дождям мог утолить жажду. К несчастью, вот уже неделю небо не выдавало этого скудного подаяния. Чтобы выжить, Бомберюбар питался чем-то вроде морского мха, который плавал на поверхности воды. Он предпочёл бы филе морского языка или антрекот с вином, но и этот морской корм всё же давал ему, чем наполнить желудок.

Его руки были в крови, и боль в спине причиняла ему невыразимые страдания. Наконец несчастный выругался и бросил вёсла. Он потерял волю и надежду. Он отдал слишком много сил. Теперь он предоставил себя Божьей воле и, как говорят в Шотландии, бросил прясть шетланд[92].

Пенящаяся волна подхватила лодку, швырнула её другой волне, которая перебросила её третьей. Бомберюбар закрыл глаза, лёг на дно и думал только о том, чтобы смерть забрала его побыстрее и чтобы всё произошло легко.

Несколько часов он оставался без сознания среди разбушевавшейся стихии. Ему казалось, что он у себя дома, в Камаре, рядом со своей женой. Она осталась там без гроша, и в минуты, когда он приходил в себя, он думал о том, как же она зарабатывает на хлеб. Ах, Камаре! Он видел свои родные места, своего мэра, который как раз купил осла для общественных работ. Он видел своё скромное жилище и свою кровать с пологом из красной саржи… Ему чудилось, что он лежит в своей тёплой кровати рядом с женой и разминает её ляжки, как в те вечера, когда немного перебирал кальвадоса.

Бомберюбар открыл глаза, которые жгло от усталости, соли и яркого света. То, что он увидел, было просто нереально. Над его головой что-то раскачивалось, и это что-то было не чем иным, как пальмовой ветвью. Видение этого растения посреди Атлантики его ошеломило. Лёжа на дне лодки он стал размышлять над своим положением и строить гипотезы, одна из которых в конце концов заставила его поверить в то, что он был уже не в море. Бомберюбар поднялся, и гимн благодарности зазвучал в его сердце.

— Спасибо тебе, Господь всемогущий и милосердный! — произнёс он, ибо знал, что говорить в таких случаях.

Он хотел было сказать это на латинском, чтобы сообщение дошло до адресата быстрее, но в том состоянии, в котором он находился, было чудом, что он ещё помнил французский.

Лодку выбросило на золотистый пляж, на котором росли кокосовые пальмы. Пейзаж мало напоминал бретонский, и Бомберюбар подумал, что его лодку принесло к берегам Испании. Он ступил на песок и впервые за много дней пошёл на своих ногах.

У него уже начала проходить неподвижность в конечностях, как вдруг его окружила орда каких-то людей со смуглой кожей и чёрными волосами. У них были разрисованы лица и грудь, и глаза пылали огнём.

Бомберюбар испугался, но, когда прибывшие остановились в нескольких метрах от него, он несколько успокоился.

«Это не испанцы», — подумал выброшенный на берег. Ни их лица, ни их наряд не были иберийскими.

Надо заметить, одинокий гребец никогда не встречал таких необычных людей. Он им улыбнулся, но туземцы оставались безучастными, и один из них, тот, что был самым разукрашенным и самым старым из всех, обратился к нему на диалекте, который был незнаком Бомберюбару.

«Наверное, я заплыл дальше Испании, — подумал он, — и оказался на африканском берегу».

Ему показалось, что краснокожий человек спрашивал его, не зовут ли его «Уго», потому что они всё время повторяли эти звуки. Потерпевший кораблекрушение попытался объясниться. Увы, это оказалось невозможным, ибо эти дикари не знали ни французского, ни английского (во всяком случае, того английского, на котором говорил Бомберюбар и которому его обучил один старый моряк с другой стороны Ламанша, капитан Берлитц). И всё же с помощью жестов ему удалось спросить, как назывался этот народ.