История фашизма в Западной Европе - [269]
Тот теоретический заряд, который был заложен в буржуазную историографию произведениями Э. Нольте, уже исчерпан. Феноменологическая трактовка фашизма, данная этим историком, исходила преимущественно из идеологических аспектов рассматриваемого явления. Подобный подход выглядит уже старомодным. Так, канадский ученый М. Китчен резко критикует Нольте за игнорирование «социоэкономических факторов»[1664]. Исследования и документальные публикации историков-марксистов, работы прогрессивных ученых способствовали смещению центра тяжести полемики в социально-экономическую сферу. Теперь, как признает западногерманский историк В. Випперман, «центральным вопросом для теории фашизма являются отношения между индустрией и фашизмом»[1665].
Прямолинейная апология «капитанов индустрии» выглядит ныне явным анахронизмом. Среди откровенных апологетов монополистического капитала — известный западногерманский историк консервативного толка В. Тройе, а также его ученик В. Биркенфельд. Тройе упрямо отказывается признать научную значимость исследований историков-марксистов, изучающих наиболее принципиальные аспекты экономической структуры гитлеровского рейха[1666]. И это понятно: ее анализ со всей очевидностью обнажает органический характер взаимосвязи фашизма и монополий. Между тем западногерманский историк хотел бы свести проблему «фашизм — монополии» к взаимоотношениям отдельных капиталистов с теми или иными нацистскими главарями, т. е. ответственность классовую подменить ответственностью индивидуальной.
На апологетических позициях стоит и американский историк Г. Э. Тернер. Серия его статей вышла отдельной книгой под названием «Фашизм и капитализм в Германии». «Помогли ли германские крупные предприниматели восхождению Гитлера к власти? Спустя четверть века с лишним после падения третьего рейха один из важнейших вопросов его возникновения остается нерешенным»[1667], — пишет Тернер, пытаясь в сущности перечеркнуть все сделанное марксистской исторической наукой и теми немарксистскими учеными, которые реалистически подходили к проблеме «фашизм — монополии». Характерно, что книга Тернера заслужила высокую оценку неофашистского журнала «Национ Эуропа», назвавшего ее «самой важной из появившихся до сих пор публикаций по теме «Гитлер и индустрия»[1668].
Леволиберальный историк И. Радкау в своем исследовании значительное место отводит анализу взаимоотношений между нацистами и крупным капиталом в период гитлеровской диктатуры. Характерно, что работа Радкау опубликована вместе с новым расширенным изданием известного труда Г. Хальгартена под общим заглавием «Германская индустрия и политика от Бисмарка до наших дней»[1669]. Это отражает определенную преемственность между позицией маститого либерального ученого и современным леволиберальным течением.
Заслуживает внимания и то обстоятельство, что на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско среди буржуазных ученых не нашли заметной поддержки апологетические выступления американского историка Ф. Стерна и его западногерманского коллеги Г. Винклера, грубо и прямолинейно противопоставлявших фашизм и монополистический капитал[1670].
Более дальновидные буржуазные историки отдают себе отчет в том, что воинствующий субъективизм откровенных апологетов ослабляет позиции противников марксистско-ленинской историографии фашизма. Они пытаются найти такую концепцию, которая обладала бы какими-то атрибутами научности.
Путь к концептуальному обновлению консервативным историкам фактически подсказали их оппоненты из радикально-демократического лагеря. Именно они заново открыли произведения социал-реформистских авторов 30-х годов. Антология из произведений А. Тальгеймера, О. Бауэра, А. Розенберга, Г. Маркузе и Т. Таски была опубликована в 1967 г., в 1973 г. появилось ее второе издание[1671]. Консервативных историков привлекают прежде всего такие взаимосвязанные элементы социал-реформистской интерпретации фашизма, как аналогия между ним и бонапартизмом, а также тезис об обособлении фашистского аппарата власти от всех классов гражданского общества.
Сторонники перенесения бонапартистской модели на историческую почву 20—30-х годов XX столетия упускают из виду то обстоятельство, что режим Луи-Наполеона не только выполнял охранительную функцию защиты господства буржуазии от угрозы со стороны пролетариата, но и создавал условия для дальнейшего роста капиталистических отношений. При Второй империи, подчеркивал К. Маркс, «буржуазное общество, освобожденное от политических забот, достигло такой высокой степени развития, о которой оно не могло и мечтать»[1672].
Фашизм возникает в период общего кризиса капитализма, когда последний переживает нисходящую фазу эволюции. Отстаивая террористическими методами классовое господство буржуазии, фашизм представляет собой решительное отрицание социального прогресса. Если бонапартизм действительно пытался балансировать на относительном равновесии классовых сил, то фашизм означал временную победу наиболее реакционных и могущественных фракций монополистического капитала. Во времена свободной конкуренции еще не было мощных и организованных группировок, способных оказать решающее воздействие на политическую жизнь и аппарат власти. Именно от них и зависели главным образом пределы известной самостоятельности фашистских главарей, которую буржуазные историки абсолютизируют.
