История эпидемий в России. От чумы до коронавируса - [71]

.

Ежедневно умирали сотни людей. Сначала на каждой улице было несколько больных, потом они появились в каждом доме, и наконец были уже целые выморочные дома, заколоченные досками. Попадались переулки, где таких заколоченных домов насчитывалось до десяти.

Еропкин, «видя такое города Москвы злощастие», предложил совету докторов издать «сочинение, содержащее способы к совершенному открывшейся болезни искоренению». Прибывшему в это время в Москву из Киева петербургскому штадт-физику Лерхе, Еропкин поручил «узнать в точности и самое качество болезни». Лерхе вместе с Шафонским, Ягельским и Ладо посетили разные места города, в том числе и «опасные больницы», где осматривали больных и умерших. Эта возглавляемая Лерхе комиссия вновь подтвердила, что в Москве чума.

Вслед за тем совет докторов, переименованный в Медицинский совет, подал 26 июля Еропкину «последнее мнение о прекращении моровой язвы».

Подтверждая свое прежнее мнение, что в Москве настоящая моровая язва, Медицинский совет констатировал, что она «по нещастию теперь во многих местах города оказалась… Хотя некоторые из здешних докторов и лекарей оную уничтожают и за заразительную и язвительнаую не признают, но совет медицинский их мнение во все опровергает и… представляет таковым их необосновательным и вредным уверениям не верить, дабы через то не привесть общество в большую оплошность и нерадение в потребных предосторожностях, в чем их по сие время старание было».

Медицинский совет вместе с тем признал проводившиеся до последнего времени профилактические мероприятия недостаточными, так как они простирались большею частью «до одних суконного двора фабричных».

Распоряжение считать скоропостижно умершими лишь тех, кто умирал до 4-го дня заболевания, совет признал неверным и, хотя со значительным опозданием, высказался, что «хотя бы действительно кто и был до семи дней болен, то все оное за верный знак неопасной болезни, уже тогда, когда действительно в городе опасная болезнь есть, принимать сумнительно; опыты же доказывают, что оная болезнь не всякого равно поражает, но инаго скорее, инаго позже».

Для более быстрого и точного выявления и учета больных совет предложил определить во всем городе «осмотрщиков» в «незнатных» домах, выбранных из мещанства и нижних чинов; в «знатных» же домах роль осмотрщиков возлагалась на дворецких. Осмотрщикам поручалось десять, «а когда немноголюдные» – двадцать домов. Такой участок назван был «дистанцией».

Осмотрщики, переписав всех жителей своей дистанции, должны были ежедневно делать перекличку. Если при перекличке осмотрщики найдут «кого-либо больного или мертвого», то тотчас же они обязаны сообщить об этом своему частному смотрителю.

Во всех частях города совет предложил создать особую организацию для вывоза больных и погребения умерших. В состав этой организации должны были входить 4 категории работников: одни должны были вывозить мертвых «заразительных», другие – «копать для таковых ямы», третьи – вывозить больных в госпитали и, наконец, четвертые – вывозить здоровых в карантинные дома. Эти же работники были обязаны проводить дезинфекцию и проветривание зараженных домов и вещей: «В зараженных домах покои довольно можжевельником, или дегтем, или порошком окурить, печи и пол разломать, окошки и двери вынуть. Все бывшие в употреблении больного вещи – сжечь, а лучшие пожитки вывозить в удобное место».

Торговые бани (т. е. платные бани) совет предложил «вовсе запечатать, и питейные домы тоже запереть», производя продажу вина через окно или дверь, не пуская никого внутрь.

Поскольку в Москве «опасная болезнь» оказалась рассеянной в разных местах, совет объявил весь город «сумнительным» и указал на необходимость предосторожности от возможности заноса болезни в Петербург.

Количество больных все нарастало, и транспортировка их в Угрешский монастырь, ввиду его отдаленности от Москвы, стала очень трудной. Поэтому было решено отвозить больных в Симонов монастырь, «дабы по близости таковой отвоз поспешнее мог быть», Угрешскую же ольницу по выздоровлении всех находящихся там больных «испраздннть».

До конца июня лекарем в этой больнице был Марграф, но, будучи тоже в течение трех месяцев «безвыходно в опасности и напоследок принед и сам в изнеможении», он просил сменить его и после карантина был отпущен. Его место занял проезжавший через Москву из Молдавии и уволенный по болезни от воинской службы лекарь Д. С. Самойлович^[264]. Этот молодой врач, «когда никто добровольно не хотел в опасную больницу пойти, по собственному желанию, будучи еще и сам в слабом здоровье, из усердия и ревности к отечеству, принял на себя пользование язвенных и всю притом сопряженную опасность»^[265].

В Угрешской, затем последовательно Симоновской и Даниловской больницах Самойлович обслуживал от 1000 до 1600 больных. Помощников у него сначала не было, и ему были присланы лишь 24 человека из числа перенесших чуму для ухода за больными.

Смертность среди медицинского персонала чумных больных была очень велика: в Симоновской больнице все подлекари умерли от чумы.

Извозчики, погребатели и санитары до конца июля вербовались из рабочих Суконного двора, но они, видя, что свирепствующая болезнь не обыкновенная, а «особенного роду», которая «одним прикосновением пристает», отказались «при таком упражнении оставаться». Тогда для вывоза из домов больных и погребения умерших были определены уголовные преступники